Баламут

— Стерва! — шептал он искусанными в кровь губами. — Ну, и стерва! Видать, вправду с Тишкой спуталась… Только пусть знает — Плугарев ей это так не спустит!

XIII

Ленька Шитков, распираемый жгучим любопытством, отыскал Олега на погребице.

Село изнывало от полуденного, нещадно палящего светила, а здесь, в зеленовато-янтарном прохладном полумраке, казалось, был открыт филиал рая местного значения. И в этом раю блаженствовал Олег, развалясь на тулупе.

Когда проныра Ленька, обежав весь двор, догадался все же заглянуть на погребицу, Олег сладко спал.

«Или только притворяется?» — подумал недоверчиво Ленька. Ему пришлось раза три подергать Олега за голую ногу, прежде чем тот нехотя заворочал головой.

— Кто там? — пробурчал Олег, с трудом разлипая губы, — И поспать не дадут безработному человеку!

Пыхтя, Ленька влез на погребицу.

— Дверь прикрой! — все еще сонным голосом проговорил Олег и повернулся на другой бок. — Хочешь подремать — пристраивайся. Места хватит.

Ленька снова потянул Олега за ногу.

— Да ты что выдумываешь? Кто это днем дрыхнет?

— Сказал тебе русским языком: безработные! — огрызнулся Олег, не открывая глаз.

— Брось дурить! Ты вот послушай… околеешь со смеху! Все Актуши от мала до велика только об этом и судачат!

И Ленька захихикал, прижимая к животу ладони.

— Эх, Ленча, Ленча, и прилипчив же ты! Как банный лист! — Олег сел, протирая кулаком глаза. — Что у вас там за столпотворение?

— Ну, эту, твою… бывшую, значит, на Светлужке с Тишкой накрыли, — зачастил азартно Ленька. — У Аришкиного омута… ну, у того, одичалого, в котором после войны девка Мишкиных утопилась. В этом как раз месте они оба голышами и плескались в свое удовольствие!

Олег покачал большой, взлохмаченной головой, позевнул лениво.

— Я что-то спросонок не пойму… кто с Тишкой купался?

— Да опять же Сонька — отчаянная головушка! Кто же еще на такое отважится! — Ленька снова залился смешком.

— Сонька, говоришь? Враки! Или ты не знаешь, какая она трусиха? Она на километр не подойдет к берегу! Да только ли она змей боится? Весь женский пол…

Ленька нетерпеливо перебил Олега:

— Все змеи на Уркину гору уползли. Наша соседка, тетка Глафира, сказывала: забрела она послепозавчера… тьфу, ты — третьеводни! Забрела она третьеводни на Уркину гору — за земляникой ходила, а ее голая вершина вся гадюками кишит. Свадьба, видно у них… клубками перевились, тошно даже смотреть. Так что теперь не один ты, герой, а все, кому охота, стали бултыхаться в Светлужке.

Повалившись опять на тулуп, Олег спросил — все еще недоверчиво:

— А как же их накрыли?

— Бельишко ихнее какой-то хват припрятал. Вот из-за чего сыр-бор разгорелся! Хватились они одежки, а ее и след простыл. Мечутся туда-сюда по берегу, а тут и пацанята набежали. Не то мальчишкам кто-то шепнул, не то сами случайно наткнулись на голую парочку в бедственном положении. А уж когда муженек Соньки прикатил на мотоколяске, Тишка на тот берег переплыл и огородами, все огородами, прикрывая рукой срам, домой прокрался. Сонька, естественно, заявляет муженьку: «Купалась одна и сном-духом никакого Тишку не видела, а бельишко, дескать, слямзил кто-то». Но Вася, он мильтон с нюхом, стал шарить по кустам. Не зря люди балакают: ежели самогонщик какой или жулёк в сельповской лавке заведется, то он непременно выследит и накроет! Ну, и тут тоже… Шарил, шарил Вася и наткнулся. В дупле вяза нашел узел. Тут тебе и Тишкина гимнастерочка с брючками, тут тебе и Сонькин сарафанчик-раздуванчик с панталончиками.

— Хо-хо! Ну и знатная историйка! — протянул Олег без особого рвения. — Вот спишь себе и знать ничего не знаешь, а люди, ишь ты, какие номерки откалывают!

— Так уж и знать ничего не знаешь? — подозрительно переспросил Ленька. Чуть выждав, прибавил: — А по селу слушок пополз… будто твоих рук это дельце пикантное. Соньке мстишь за измену.

— Я? — Олег, оскалясь, приподнялся на локте, сверкая налившимися кровью глазами. — Да я глотку за поклеп перегрызу! Скажи только, кто брешет?

Трусливо пятясь назад, к дверце, Ленька кисло заулыбался.

— Перестань! Ну, чего вылупился? Это я так… попытать тебя хотел.

XIV

Тощий, до крайности измученный болезнью, Пшеничкин помолчал, уставясь на Олега круглым, немигающим глазом. Олегу почему-то всегда казалось, даже с незапамятных — первых школьных — лет, что Семен Семеныч особенно пристально смотрит на собеседника левым — стеклянным глазом. Отвечая, бывало, заданный урок, восьмилетний Олег старался не глядеть в продолговатое иссохшееся лицо учителя с резкими аспидными морщинами.

«Вот что наделала с человеком война, — вздохнул про себя Олег, переводя взгляд на холодные плитки больничного пола. — А говорят, парнем красавец из красавцев был. Девки по Пшеничкину с ума сходили».