Баламут

На последнем издыхании вцепился он мертвой хваткой в хлябающий борт прицепа. С минуту, наверно, висел Олег на руках, собираясь с силами. Но вот перекинута через борт правая нога, а вот он и сам повалился грузным снопом в кузов на мешки с мукой.

Отдышавшись, Олег поудобнее устроился на самом верхнем мешке. Глядя на буйное море наливавшей колос пшеницы, желтеющей знойно и ослепительно, он запел. Без слов была эта тягучая, прямо-таки калмыцкая, песня тоски и отчаянья…

До Актушей оставалось километров семь, не больше, когда грузовик повернул вправо, к нефтепромыслу. Спрыгнув на повороте, Олег помахал шоферу ногой. А отряхнув брюки от прилипчивой мучной пыли, зашагал бодро в сторону Актушинского бора.

Не прошел Олег и двухсот метров, как его догнал на двухколесной повозке кузнец дядя Кирилл. Остановив каурую кобыленку, кузнец молча кивнул Олегу: «Садись, места хватит!»

— Откуда, дядя Кирилл? — спросил Олег, усаживаясь рядом с кузнецом на охапку сочной хрусткой травы. Он, признаться, не ждал ответа.

Но дядя Кирилл, к изумлению Олега, прикурив от зажигалки погасшую самокрутку, коротко обронил:

— От Юркова. — Почмокав губами, добавил: — Н-но, сухолядая!

Кобыла покорно затрусила, куцым хвостом отмахиваясь от надоедливых слепней.

— А что там у Митюхи? — не унимался Олег. — Поломка какая-нибудь?

Кузнец взмахнул поцарапанной рукой в черных точках от въевшегося масла.

— Теперь исправно тарахтит!

Два пальца на руке дяди Кирилла были обмотаны изоляционной лентой.

— Давно… эх, и давно ж я не виделся с Митюхой! — подумал покаянно Олег, — Непременно завтра сбегаю к нему на стан. Авось пустит на трактор проветриться… пока никого из посторонних поблизости нет. А то руки… руки у меня совсем истосковались по работе».

Как бы стыдясь кузнеца, он зажал между ног свои руки — большие, шишкастые, такие сейчас непривычно белые. Белые и мягкие.

Горы на горизонте росли, ширились, принимая все более четкие очертания. Лишь только самые дальние хребты все еще пронзительно синели. Выраставшие же прямо перед глазами утес за утесом все время меняли краски. Вначале горы густо лиловели, когда же слева показалась вышка-раскоряка на холме Усладинского кордона, склоны отрогов стали отливать малахитом, а обнаженные кручи вершин слабо заалели.

«Иные чудаки в отпуск непременно в Крым али на Кавказ отправляются, — усмехнулся про себя Олег, глядя поверх лошадиной головы на Жигули, — а нашей, тутошней, красоты не видят. Смехота, да и только!»

И сердце у него вдруг переполнилось такой необъяснимой окрыляющей радостью, что захотелось или обнять всю эту родную с пеленок землю, или загорланить старинную — самую любимую песню матери, песню удалую, разбойничью:

Еще как-то нам, ребята, пройти?
Астраханско славно царство пройдем с вечера,
А Саратовску губерню на белой зорьке.
Мы Самаре-городочку не поклонимся,
В Жигулевских горах мы остановимся.

…Олег первым заметил сероватое облачко на дороге. Облачко круглилось, росло, точно снежный ком.

— Грузовик катит, — сказал Олег, не поворачивай головы к дяде Кириллу, скрутившему себе новую цигарку.

Кузнец промолчал. Мало ли за день пронесется по шоссейке разных машин. Попробуй, пересчитай! Но некоторое время спустя, вытягивая шею и глядя упрямо вперед на приближающийся грузовик, нагруженный выше кабины сеном, дядя Кирилл недоуменно пробурчал:

— Какие ж это головы сенцо-то турятся разбазарить?

Миг-другой и Олег пристально всматривался вперед. Неожиданно он выхватил из Кирилловых рук вожжи и, понукая кобылку, развернул повозку поперек дороги.

— Баламут, под ребро тебя дышлом! — закричал встревоженно кузнец, пытаясь вырвать у Олега вожжи. — Под машину хочешь угодить?

— Не трожь! — увертываясь от кузнеца, взревел Олег. — Разуй глаза… Тишка в кабине… Волобуевский племяш! Неладным тут пахнет!

Машина приближалась, и шофер принялся настойчиво сигналить, требуя убираться с дороги.

— Стой! — зыкнул Олег, выпрыгивая из повозки. Он встал посреди шоссе, широко раздвинув свои длиннущие ноги, и теперь, казалось, никакая сила не сдвинет с места этого упрямого, своевольного парня.

Пронзительно скрипя тормозами, грузовик замедлил ход. Остановился он всего в нескольких шагах от не моргнувшего глазом Олега, обдавая его волной горячей, угарной пыли.

— Растуды вашу мать, вы чего озорничаете? — заорал бешено шофер, высовываясь по плечи из кабины. Большие потемневшие глаза его недобро сверкали. — В милицию захотели?

— Остынь малость, — спокойно проговорил дядя Кирилл. Твердо поставил на железную приступку ногу и так же спокойно спросил: — Куда наше сено волокете?

Сбавляя прыть, шофер угрюмо проворчал:

— Его вон спрашивайте. Мое дело маленькое.

Заметно побледневший Тишка, все еще пытаясь храбриться, набросился на Олега:

— Ты, Плугарь, давно бандитизмом на большой дороге занимаешься? Видать, маловато тебя в кутузке держали! Еще захотел, баламут непутевый?