Мы оставили все как есть, потому что быть с Эдуардом лучшими друзьями — значит, принимать как должное тот факт, что можешь никогда не узнать обо всем его прошлом. Я могла с этим жить, как и сам Эдуард. Я подозревала, что у него были тайны, которые могут нам не дать жизни, если он ими со мной поделится, потому что кто-нибудь нас найдет и удостоверится, что мы больше не будем жить. Конечно, может быть, это будет и просто заключение в правительственной тюрьме, но я склонялась к мысли, что таинственный Ван Клиф был парнем куда более основательным, а ничего основательнее смерти не существует.
20
Я взяла телефон и посмотрела через маленький столик на Натэниэла.
— Я не знала, что вы с Питером так подробно говорили.
— Донна с Эдуардом — Тедом — предложили Питеру позвонить мне, чтобы распланировать мальчишник. Мы обсуждали вечеринку, он понял, что определенные темы меня не смущают, и начал со мной разговаривать.
— Ты при мне этого никогда не упоминал.
— Питер говорил со мной по секрету.
— Я понимаю, но все равно чувство такое, будто я пропустила что-то важное.
— Ты не пропустила ничего из того, что хотела бы знать, — улыбнулся он.
Я на минуту зависла и пожала плечами:
— Не понимаю, что ты хочешь сказать, Натэниэл.
— Он доверился мне и говорил со мной о вещах, которые бы смутили тебя, если бы ты услышала это от Питера. Ты знаешь его с тринадцати-четырнадцати лет, и для тебя он — ребенок. Ему нужна помощь со взрослыми делами, о которых он не может говорить ни с одной женщиной, не говоря уже о тебе.
— Ладно, о чем ты вообще?
Улыбка начала исчезать и он покачал головой:
— Я не собираюсь разговаривать с тобой о том, что мы обсуждали с Питером. Это личное, и его бы очень беспокоило, если бы я выдал тебе доверенную мне тайну.
— И что это значит?
— Это значит, что тема закрыта, потому что я не собираюсь позволять тебе задавать вопросы, пока ты не разберешься во всем по моим ответам. Мы закончили говорить о Питере.
— Как все серьезно.
Он поднял брови и очень внимательно на меня посмотрел.
— Чего? — спросила я.
Он встал со стула и протянул мне руку.
— Пойдем найдем Сина и остальных и узнаем, известно ли Пьеретте об Ирландии столько, сколько Дамиану.
— Ты действительно не хочешь, чтобы он ехал со мной.
— Дамиан чувствует, что едва сбежал от Той-Что-Его-Создала. Отправлять его обратно, где она может физически прикоснуться к нему снова, кажется плохой идеей.
— Он не сбегал. Она его отпустила, потому что закончила с ним. Если бы он сбежал, я бы не брала его туда.
— Я все еще надеюсь, что Пьеретта сможет дать тебе информацию об Ирландии, и ты сможешь оставить Дамиана дома, — взмахнул он рукой, напоминая.
После секундного колебания я приняла его руку. Да, я подумывала не принять ее, но это было бы ребячеством. Я старалась быть выше этого. На этот раз мы вышли за дверь вместе. Зал был все еще пуст и казался очень тихим без шума и суеты прочих людей.
— Эдуард может поговорить с Питером о том, что ты рассказал, — сказал он.
— Нет, он не станет, — сказал Натэниэл.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что он почувствовал облегчение от того, что Питеру есть с кем все обсудить.
— Если он скажет Донне, она станет донимать Питера.
— Если он скажет.
— Думаешь, он не станет?
— Я думаю, Эдуард сделает то, что лучше для Питера по его мнению.
— И ты считаешь, что это не включает сказать его матери, что ты его доверенное лицо?
— А ты нет? — спросил Натэниэл.
Я задумалась, потом кивнула:
— Донна не сможет просто принять это, как есть. Ее будет донимать то, что ее сын может доверять тебе больше, чем ей.
— Даже если темы, помощь в которых ему необходима, будут совершенно неподходящими для разговора между матерью и сыном? — уточнил Натэниэл.
— Ты достаточно общался с Донной по телефону и через Скайп, когда помогал со свадьбой. Сам-то как думаешь?
Теперь задумался он, и, наконец, ответил:
— Ты права. Она будет обязана влезть в это.
— И ты тоже прав. Эдуард не будет ее посвящать, потому что ему лучше нашего известно, что она этого так не оставит.
Мы вышли в коридор, казавшийся туннелем после просторного спортзала. Я услышала голос Сина, хотя не могла разобрать слов. Ему отвечал женский голос, но пока я не увидела, я не поняла, что это Син и Пьеретта. Никки и Магды нигде не было видно. Пьеретта что-то настойчиво ему втолковывала. Он кивал, словно подбадривая ее продолжать. Вся злость из нее, похоже, улетучилась; какого черта Син сказал Пьеретте, чтобы она с такой готовностью ему все выкладывала?
Она первой нас заметила и почти испугалась, став как-то выше, будто собираясь привлечь внимание.
— Моя королева, — сказала она и поклонилась.
Мы с Натэниэлом переглянулись. Если бы я не знала, что она меня услышит, я бы предположила, что ее подменили инопланетянкой, потому что ее поведение изменилось буквально за минуты. Син мог быть очаровательным, но он двадцатилетний парень. Чтобы быть настолько очаровательным, у него просто недостаточно жизненного опыта. Твою мать, да Жан-Клод не смог бы такое провернуть, не используя на ней силу вампирского разума.