Багровая параллель

Его узкие глаза превратились в щелочки — так было, когда он о чем-то раздумывал. Я знаю, что Иваныч всегда с собой носит нательный медный крест. Даже когда идет «на ту сторону». Сейчас он у него зашит в тельняшку. Вообще-то, это противоречит нашему основному принципу — вражеские контрразведчики по внешности разведчика, его экипировке и оружию не должны определить его национальность и ведомственную принадлежность.

— Жизнь — это не твоя собственность, тебе ее дали. Не тебе самому ее у себя и забирать. Это и есть страшный грех. А как же нашему брату быть? — спрашивает он, ни к кому не обращаясь. — А если остаться в живых и всех сдать, разве это не более страшный грех?

Мы все замолчали. Об этом вообще-то у нас говорить не принято.

За столом повисла тишина.

Мне вспомнилось стихотворение, переписанное на тетрадном листочке в госпитале:

Мой товарищ в смертельной агонии,

Не зови понапрасну друзей,

Дай-ка лучше согрею ладони я

Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,

Ты не ранен, а просто убит…

Дай я лучше сниму с тебя валенки,

Нам еще наступать предстоит… [159]

В этих стихах вся жестокая изнанка войны. Кстати, написал это наш брат — разведчик, воевавший на Кавказе.

— А что у вас с рукой, Иннокентий Иваныч? — прервал молчание Баир, кивнув на перевязанную руку Кейметинова.

— Да так, ерунда. Осколком чуть-чуть задело.

— Да нет, это не ерунда. — Голос Доржиева стал строже. — Пойдемте на батальонный медпункт. Там вам перевязку сделают и противостолбнячный укол. У нас в отряде капитана Старчака от такой вот ерунды в октябре сорок первого под Малоярославцем парень в мучениях умер. Через пару суток после ранения.

Кейметинов, взглянув на непреклонного Баира, соглашается.

— Готов, как юный пионер. Идемте, товарищ майор.

Встают и уходят. Я остаюсь один за столом. Мысленно возвращаюсь к разговору. Хотя в моей голове после выпитого все перемешалось. Японские жандармы, опиумные войны, английская королева Виктория. И — Игорь, вернее, Игорь с Муном.

Что бы сейчас, интересно, сказал про грех самоубийства на войне один из моих преподавателей — Роман Николаевич Ким[160]. Профессор-японист имел энциклопедические знания и при этом был глубоко верующим православным человеком. По воскресеньям вместе с женой посещал храм Иоанна Воина на Якиманке.

К слову сказать, глубоко верующими были все пожилые преподаватели нашего Военного института иностранных языков. Те, кому было под шестьдесят и больше. Все они начинали службу еще в царской военной разведке при генерале Потапове[161]. С ними все было понятно. Но Роман Николаевич — ровесник века. И в Гражданскую, на Дальнем Востоке, на территории, оккупированной японцами, он начинал в большевистской разведке.

Позже, в начале тридцать седьмого, старший лейтенант госбезопасности [163] Роман Ким за работу по «японской линии» получил орден Красной Звезды. Тогда этот боевой орден был редкостью. Это в Великую Отечественную он стал массовой наградой.

Еще знаю, что в апреле тридцать седьмого Роман Николаевич был арестован. Как тогда говорили, «попал в ежовые рукавицы». Чудом тогда не расстреляли как японского шпиона. Спас его, как и многих, Лаврентий Павлович Берия, став наркомом после Ежова. Знания у Романа Николаевича были феноменальные. Японский для него как родной русский. Причем не просто японский. Он не просто на слух отличал уроженцев Хонсю от жителей Хоккайдо. Он сам прекрасно говорил на этих диалектах. А со своей корейской внешностью легко мог представиться японцем.

На внешность он обращал особое внимание. Этого же требовал от слушателей и курсантов. Я на всю жизнь запомнил, на каких островах живут японцы тохокского типа. Это метисированный тип с большой примесью европеоидных айнов. Которых, кстати, японцы почти полностью истребили.

— А другие, кинайского этнического типа, похожи на нас, корейцев, — говорил Роман Николаевич.

— Кстати, японцы тохокского типа вполне могут сойти за русских, ваших земляков, — добавил он, глядя на меня. — Товарищ Черкасов, вы читали повесть Куприна «Штабс-капитан Рыбников»?

Я поднялся из-за парты:

— Никак нет.

— Напрасно, батенька. Настоятельно рекомендую. Так вот, там показан японский разведчик под личиной русского офицера. А другой герой повести, глядя на его лицо, думает: «Сколько вот таких типов среди уральского и оренбургского казачества… а может, это обычный распехотный пропойца».

— Я не пропойца, — обиженно вырвалось у меня. Все в аудитории засмеялись.

— Я этого и не говорил, — улыбнулся преподаватель. — А Куприна, батенька, обязательно почитайте. Прекрасный русский язык. И еще в Русско-японскую войну японских разведчиков часто выдавал ритуальный поклон «рэй-го». Просто наклоняться, как мы, у потомственных самураев не получалось.

* * *