Автоматом и гранатой

Старший лейтенант опустил взгляд, начал что-то рассматривать, что лежало на его ладони, а потом выложил это на простыню рядом с плечом Егора.

– Вопросов к тебе, сержант Щукин, у меня нет. Выздоравливай, возвращайся в строй и бей фашистскую гадину дальше, – произнес он, потом резко поднялся со стула и, надев на голову фуражку, направился к выходу.

Тот проводил его взглядом и посмотрел на предмет, что положил офицер на простыню рядом с ним. Это были его собственные награды и орденские книжки. А возле кровати лежал на полу ставший родным солдатский вещмешок бойца. Днем ранее особист изъял все для досмотра, после случая с трофейным «вальтером», а потом вернул, предварительно тщательно изучив его нехитрое содержимое.

– Видал, как оно может быть? – обратился к Егору тот самый раненый, что вчера первым подсел к нему на край кровати. – Если ты заслуженный герой, то тебе многое прощается, даже в контрразведке.

– А что? Особист – нормальный мужик! Просто работу свою делает, и все, – заключил солдат на костылях, остривший днем ранее по поводу наличия в вещмешке разведчика противотанковой мины.

Толпу собравшихся возле койки Егора раненых отвлекла неожиданно произнесенная кем-то громко и демонстративно сказанная фраза:

– Старшина идет! Дядя Вася!

В палату в сопровождении пожилой медицинской сестры вошел низенький, с большими пышными усами, седой и кривоногий солдат, погоны которого не было видно из-за накинутого поверх гимнастерки белого халата.

– Старшина – завхоз госпиталя, – прошептал один из раненых на ухо Егора. – Дядей Васей все кличут.

Разведчик вытянулся на кровати. Усатый солдат в халате направлялся к нему.

– Это ты вчера тут пистолетом размахивал? – не останавливаясь, произнес старшина, уставившись на бойца и особенным взглядом, как бы по-хозяйски, разглядывая того с головы до ног.

– Я, – немного растерянно ответил Егор, не понимая, что хочет от него завхоз госпиталя.

Старшина нахмурился, продолжая бороздить взглядом по кровати и телу раненого. Закончив осмотр, он произнес:

– Приказано после обеда тебя помыть и побрить. Готовься. Я приду за тобой. А это, – он указал пальцем на лежащие на простыне награды разведчика, – я у тебя заберу на время, а потом верну. Приказано гимнастерку тебе новую справить. Чтоб все чин по чину было. Чтоб с иголочки у меня был.

Дядя Вася бесцеремонно, но аккуратно, будто с глубоким уважением, сгреб в ладонь ордена и медали Егора.

– После обеда, – снова произнес он и, повернувшись, направился к выходу из палаты, все так же сопровождаемый медицинской сестрой.

Как и было назначено старшиной, сразу после обеда два санитара с идущим перед ними завхозом госпиталя прибыли в палату за Егором. Его аккуратно переложили с кровати на носилки, укрыли шинелью и понесли куда-то во двор. Путь завершился в небольшом здании за пределами госпиталя, где было тепло, и бойца поджидали три медицинские сестры в халатах и брезентовых фартуках. В углу помещения, куда внесли носилки, топилась печь-каменка, на которой грелись две огромные кастрюли с водой, что было заметно по обилию пара над ними. На веревках вдоль стен висели куски материи. Было влажно, пахло мылом.

Егора переложили с носилок на огромного размера стол с мокрой поверхностью.

Одна из медсестер, женщина по возрасту как мать разведчика, произнесла довольно бесцеремонным тоном:

– Нас тут стесняться нечего. Тут вас каждый день по два-три десятка моем. Так что не кривляйся. Быстрее начнем, быстрее отмоем тебя. А то со вшами и прочей заразой привозят вас с фронта.

– За рану свою не беспокойся. Мы опытные, не замочим ее, – как бы успокаивающе, в противовес первой медсестре, произнесла вторая, такая же по возрасту, но, как показалось Егору, с более добрыми глазами.

– Вы мойте его, а я за бритвой! – перебил женщин усатый старшина дядя Вася.

Примерно через два часа носилки с разведчиком, облаченным в чистое исподнее, прошедшим через помывку, бритье щетины на лице и перевязку ран, внесли назад в палату. Там, как заметил Егор, произошли изменения. Койка его теперь стояла в углу возле окна. Белье на ней было полностью заменено на чистое и свежее. Рядом с кроватью поставили стул, на котором лежал вещмешок с его личными вещами. А на самом видном месте в палате, над кроватью Щукина, прямо на стене, красовалась его новенькая гимнастерка с сержантскими погонами, сиявшая белизной подшитого подворотничка и его наградами над клапанами карманов.

– А это зачем, товарищ старшина? – удивленно пролепетал Егор, обращаясь к дяде Васе. – Перед людьми неудобно. Нельзя же так. Разрешите убрать.

– Не разрешаю! – резко перебил его завхоз госпиталя. – Приказ начальства. Всех героев, что тут проходят лечение, отметить перед остальными новой формой одежды с обязательным ношением знаков отличия на ней.