Автоматом и гранатой

– Нет, сержант! Майора! – перебил его начальник штаба полка. – Тот в капитанский блиндаж прибыл по служебным делам. Да озяб там, капитанской шинелькой укрылся от холода. Потому вы его за гауптмана приняли. А когда уже в полку развернули, так погоны и рассмотрели. Майором он оказался. Ценный фрукт!

Офицер замолчал, сосредоточился, сделал серьезное лицо и продолжил:

– Товарищ Щукин! За мужество и героизм, проявленные при выполнении крайне важного задания командования, принято решение о награждении тебя орденом Отечественной войны второй степени! Поздравляю! Заслужил!

Он так громко, по-военному, в строевой манере произнес слова о высокой оценке заслуг раненого солдата, что все, кто был поблизости, невольно повернули головы в сторону саней, где находились Егор и начальник штаба его полка. Даже доктор с фельдшером и медицинской сестрой отвлеклись от своих дел и стали смотреть на процесс награждения. Установилась тишина. Почти весь пункт приема и сортировки раненых наблюдал за офицером, награждавшим бойца.

– Служу Советскому Союзу! – выдавил Егор, пытаясь привстать на санях через боль в раненых ногах.

Офицер распахнул ватник на его груди, чтобы прикрутить к гимнастерке новенький орден, но не стал этого делать, чтобы не охладить ослабленное ранением тело разведчика. Награду он вложил в нагрудный карман Егора и быстро накинул на того шинель и плащ-палатку, которыми солдат был укрыт от холода.

– Заслужил, сержант! Молодец! – произнес начальник штаба и коротко добавил: – Выздоравливай, поправляйся, отдыхай.

– Спасибо, товарищ майор, – ответил Егор, продолжая терпеть острую боль в ногах.

Когда начальник штаба его полка скрылся из вида, уехав на своем служебном «Виллисе», разведчик нащупал пальцами награду в нагрудном кармане гимнастерки. Новенький орден приятно колол его пальцы острыми гранями металла. Это была его четвертая награда за последние восемь месяцев. Никого в полку, да и во всей дивизии, не представляли так часто к поощрениям. Пожалуй, Щукин был первым, кого удостоили такой чести. В июле, а потом в августе прошлого года, с разницей всего в три недели, ему вручили сначала медаль «За отвагу», а потом орден Красной Звезды за бои под Мценском и Орлом. Затем была еще одна медаль, ставшая высокой оценкой нелегкому и крайне опасному труду разведчика. Теперь новый орден!

– Поздравляю! – вывел Егора из его мыслей и воспоминаний проходивший мимо военврач, что осматривал его несколько минут назад.

– Служу Советскому Союзу! – машинально ответил Щукин тихим голосом, как полагалось это сделать по уставу в ответ офицеру.

Егор пробудился оттого, что чьи-то руки переносили его с кровати на носилки, лежавшие где-то ниже, на полу. Их подняли и понесли к дверному проему два санитара. В ноздри ударил привычный запах лекарств, перевязочных материалов, какой-то гнили, пота, немытых тел и всего того, чем был насыщен воздух тылового госпиталя. Сюда, в это здание, не то бывшей школы, не то еще какого-либо учебногозаведения с учебным материалом, развешанным на стенах, он попал еще вчера вечером. Санитарный поезд, наполненный теми же запахами, а еще и вонью от продуктов горения паровозной топки, привез Егора и множество таких же бедолаг, как и он, на неизвестную ему железнодорожную станцию. Уже во мраке наступающей ночи всех раненых по очереди грузили на повозки и машины, аккуратно вынося из вагонов. Потом в жуткой тряске по неровностям местных дорог везли куда-то в неизвестном направлении. Затем после остановки, проходя через быструю сортировку под крики медицинских сестер и санитаров, заносили в здание госпиталя и распределяли по палатам, которыми являлись бывшие учебные классы.

Егору досталось место почти в центре. Он не разобрал в полумраке, где конкретно, и только успел понять, что помещение заполнено едва ли не до отказа, а кровати с ранеными бойцами стоят так близко, что между ними только-только могут протиснуться носилки и два санитара. В классе было душно, но не сильно. И хотя бы тепло и не дуло, как это ощутимо чувствовалось в санитарном поезде с его изношенными до предела вагонами. А главное, что перестало трясти, от тряски раны в ногах болели еще сильнее и почти не давали разведчику и другим солдатам спать в дороге.

Сосед Егора, чья кровать стояла вплотную сбоку, крепко спал и негромко храпел. Его небритое лицо хорошо освещалось лунным светом и внушало некое успокоение в том, что теперь наступила пора отдохнуть от почти постоянной тряски едущего по железнодорожным путям вагона. Сосед в изголовье кровати разведчика постанывал от боли, но к этому Егор был привычен, а потому уже через пару минут сам провалился в глубокий сон, забыв наконец-то о сильной боли в раненых ногах. Она не ушла, просто притупилась оттого, что конечности бойца больше не трясло.