Австралийские рассказы

Портовый невольничий рынок открылся! Игра в карты за длинными столами вяло прекращается. Начинается неторопливое, чуть заметное движение в сторону помостов. Сегодня! После стольких голодных дней… Наверняка сегодня! Два парохода уже стоят у речного причала. Большое торговое судно у среднего пирса. В порту стоит «Звезда». В Вильямстаун прибыл японский пароход компании Мару. Работа!

Джо Крид, один из «вторых», притопывает ноющими ногами и старается поглубже втянуть в воротник пальто свою худую шею. Вчера никакой получки. На прошлой неделе тридцать пять шиллингов. И столько людей в таком же положении! Джо прикидывает, взвешивает. Пять больших судов. Не так уж плохо для начала. В обычное время что-нибудь перепало бы уже рано утром. Но сегодня это не выйдет. Слишком много желающих. После такой плохой недели «первые» возьмутся за все. Пожалуй, только не за «Мару»: «Мару» может остаться. Но даже тогда… Уже в сотый раз за это утро Джо всматривается в море теснящихся людей. Так много молодых оживленных лиц, крепких тел. Все молодые пройдут раньше, чем он. Пятьдесят лет — здесь это помеха, даже если очень хочешь работать. Смена длится двенадцать часов, а труд очень тяжел.

Пока идет набор, Джо, как обычно, вспоминает «Хижину дяди Тома». Разница не так уж велика. Все дело только в том, кто стоит на возвышении. На невольничьих рынках рабы стояли на помосте и смотрели вниз на хозяев. Здесь хозяева стоят на помосте и оглядывают сверху рабов. Белые и черные. В былые времена белые щупали мускулы рабов. Ну а здесь…

— Идут!

— Не зевай — подняли перекладину!

Хватит размышлять, Джо. Это уже действительность. Австралия 1940 года. Полезай на загородку, оттуда ты сможешь наблюдать, что происходит у привилегированных «первых», аристократии портового невольничьего рынка.

Да, сегодня утром будет работа. Двое в белых воротничках пробираются сквозь толпу рабочих. Они взбираются на помосты, стоящие поодаль один от другого. Черные дощечки взлетают, как флаги. На них написано мелом:

«Австралийская звезда». Железнодорожный причал. 9 часов».

«Гульбурн». Северный причал 6. 8 часов 30 минут».

Две хороших работы. Люди стоят молча и неподвижно. Когда белый воротничок указывает на кого-нибудь из них, один за другим они делают шаг вперед. Квадратные коричневые карточки обмениваются на белые бумажки.

Еще один белый воротничок.

«Момба». Северный причал 11. 9 часов».

Еще одна хорошая работа. Слишком хорошая, угрюмо размышляет Джо. Вряд ли «первые» сегодня пропустят этот пароход. И все-таки приятно видеть какое-то оживление. Чувствуешь, как рассеивается гнетущая тревога. На усталых лицах появляются улыбки. Гул голосов опять нарастает.

Снова движение. Теперь уже от помостов. Здесь и там собираются группы, обсуждающие извечный вопрос портовой жизни: «Надолго ли хватит этой работы?»

Для «вторых» еще ничего нет. Джо позабыл о своих окоченевших ногах и с ужасом замечает, что его руки, держащиеся за верх загородки, дрожат. Вот до чего дошло — нервы. Тридцать восемь лет труда и отчаянной борьбы за право трудиться. Тут человек должен быть сделан из стали. Он оглядывается, не заметил ли кто-нибудь, но все взгляды жадно прикованы к роковым помостам. Позади, над загородкой отделения «пустышек», виднеются посиневшие от холода лица. Люди с незаполненными Карточками, лишенные всякой возможности выбора. За три недели им не досталось никакой работы, и все же они ждут. Они заглядывают в отделение для «вторых» с такой же завистью, с какою «вторые» заглядывают в отделение для «первых».

«Токио — «Мару». Док Виктория 10. 9 часов».

Средний причал… А говорили, что японец стоит в Вильямстауне. Ну что же, это последняя надежда. Со «Звездой» и «Гульбурном» уже покончено, но на «Аделаиду» еще набирают. А вот и еще один белый воротничок выходит из конторы.

«Мару»… да, «первые» отказываются от него. Он им не нужен. Это хороший признак. Несмотря на то, что движение судов держится в строжайшем секрете, они умудряются все разнюхать. Они, должно быть, знают, что будет еще работа.

— Вот он! «Вторые», не зевай!

— Кто хочет японца?

Работа на этих пароходах иногда перепадает «пустышкам», но сегодня на нее набрасываются «вторые». После такой безработицы никто не хочет упускать случай. За последние восемь дней в отделении для «вторых» дощечка поднимается всего лишь в третий раз.

«Токио — «Мару». Док Виктория 10. 9 часов».