Австралийские рассказы

Чепуха конечно, — в чем, как мне известно, многие хозяева убедились на собственном горьком опыте. Если человек родился в Австралии, это еще не значит, что он знаток овцеводства; или виртуоз-волынщик, — если он родом из Шотландии. Однако всегда находится исключение, которое очень часто принимают за правило, и заблуждение о садовнике-голландце укреплялось с новой силой везде, где появлялся Ганс — предположим, что его фамилия Вандервир, — со своими золотыми руками.

Потому что он действительно был голландцем и к тому же хорошим садовником, одним из тех вдохновенных художников, которые ставят в затруднительное положение своих преемников. Кроме того, он был отчасти поэтом, что, возможно, и не столь примечательно; и отчасти влюбленным, что весьма важно.

В первый раз мне приходилось слышать о садовнике, влюбившемся в дочь хозяина; а все подробности я узнал потому, что поступил на место Ганса, после того как его из-за этой истории выставили. Меня наняли всего через неделю после его ухода, и сад еще хранил свежие следы его таланта, а обитатели дома не успели оправиться от потрясения, вызванного его романтической любовью. Я попал в чудесный сад, встретился с хозяином, питающим злобное недоверие ко всем садовникам, и с болтливой экономкой, которая рассказала мне, что «мисс Маргарэт» сбежала к родственникам в Бендиго, а ее мать поехала за ней следом, чтобы уговорить ее вернуться.

Но я ничего не знал об этом, когда в первый день моей работы хозяин дома, мистер Камерон, отправляясь в контору в девять часов утра, остановился поговорить со мной. Это был преуспевающий адвокат, и если он будет держаться наиболее влиятельной политической партии, то полагаю, что место в арбитражном суде ему обеспечено. Высокий представительный мужчина средних лет, с низким голосом, неторопливой речью, холодными глазами и худым красивым лицом, напомнившим мне известный бюст Юлия Цезаря.

Я был старше его, перевидал немало хозяев, и он мне не понравился с первого взгляда. И хотя, повторяю, я ничего не знал о том, что здесь произошло, даже в этом первом коротком разговоре кое-какие мелочи заставили меня почувствовать, что в этом доме не все ладно. Я был нанят через посредство служащего оранжереи; но хотя Камерон имел основания присматриваться ко мне, все же взгляд его серых глаз, в упор устремленных на меня, был, как мне показалось, слишком недоверчив и суров.

— Здравствуйте, Джонстон. Кажется, я правильно назвал вашу фамилию?

— Да. Здравствуйте, мистер Камерон.

Он, видимо, очень доверял человеку, рекомендовавшему меня, так как не задал мне ни одного обычного в таких случаях вопроса. Вместо этого он сразу дал мне понять, что в случае неудач и ошибок никакие оправдания приниматься во внимание не будут.

— Сад в полном порядке.

— Совершенно верно, мистер Камерон; у вас, как видно, был хороший садовник.

— Да.

Когда он говорил, уголки губ его заметно опускались.

— У меня был голландец. Он прошел прекрасную школу.

Я промолчал, надеясь узнать, по собственной ли воле голландец оставил свое место, но напрасно. Хозяин на секунду отвел от меня глаза, чтобы окинуть взглядом сад.

— Впрочем, я многое делаю сам. Этот сад — моя страсть.

Он мог бы мне этого и не говорить. Сад не был бы таким, если бы в нем работали только один день в неделю. Он не просто содержался в отличном порядке, в его планировке чувствовалась богатая фантазия. Это был один из пышно разросшихся великолепных садов, свидетельствующих об утонченных вкусах и состоятельности владельца, которая позволяет эти вкусы удовлетворять. Изгородь из высоких кипарисов заглушала шум улицы Готорн и железнодорожной станции Балаклава, находящихся всего в нескольких сотнях ярдов. Как только я вошел в сад, меня охватило чувство глубокого покоя, удаленности, изолированности от мира. Дул сильный ветер, однако сюда он почти не проникал, а птицы щебетали так, что трудно было поверить, что находишься в большом городе. Я уже успел заметить много редких пород деревьев и кустарников, а некоторые я вообще видел впервые. Была весна, и по сторонам широкой, выложенной плитами аллеи, ведущей от ворот прямо к дому, обрамленной розами и другими вьющимися растениями, еще темнел зимний мох; аллея была усыпана опавшими лепестками глициний.

Камерон кивком указал мне на небольшую клумбу на лужайке, неподалеку от места, где мы стояли. Эту продолговатую клумбу окаймлял бордюр алиссума, только что показавшегося из земли; середина ее была тщательно унавожена, как будто ее недавно чем-то засеяли.

— Эта клумба уже вся засажена. В центре линария карликовая — «Букет фей». Он засеял ее перед самым уходом.

Я заметил, что хозяину неприятно говорить о голландце.

— А когда он ушел, мистер Камерон?

— Около недели назад. Если вам что-нибудь потребуется, скажете мне в следующую среду. Миссис Бригс, экономка, заплатит вам, когда вы закончите. Миссис Камерон вы сегодня не увидите, ее нет в городе.