Авиатор: назад в СССР 4

В казарме своей четвёркой мы обсудили произошедшее в кабинете у командира полка. Артём, который знал чуть больше о разговорах в самом училище от своего тестя, рассказал о разговорах в кулуарах среди начальства.

— Новый замполит начал бурную деятельность. Вот ему и нужна жертва.

— И выбрал он Вольфрамовича? — спросил я.

— На это дело, как сказал тесть, он получил добро от самого Борщёва и с особистом согласовал, — сказал Артём.

— И чего делать? — поинтересовался Макс.

— А ты ничего не сделаешь. С него теперь не слезут. Либо уволят, либо понизят в должности или сошлют куда-нибудь.

Жаль, что так получается в жизни нашего комэска. И ведь пострадал из-за нас, оболтусов. Вот она, нелёгкая доля командира.

Лётная практика подошла к концу, и нам в очередной раз пришлось расставаться со своим учебным полком. Также, для нас это крайнее построение перед штабом эскадрильи по итогам завершения обучения.

Кому-то выпадет вернуться сюда после выпуска и стать инструктором. А там и пойти по карьерной лестнице дальше.

Ну а кто-то прощается со, ставшим родным, аэродромом и людьми, работавшими над твоим становлением как лётчика.

— Иван Фёдорович, вы сегодня какой-то другой, — улыбнулся Макс.

— Да… день странный. Вроде и закончилась практика. У вас подготовка к госам начинается, у меня отпуск, а грустно всё равно.

— Это потому, что мы у вас первые выпускники за время инструкторской работы, — сказал я, выглядывая из-за спины Макса.

— Возможно. Фотоаппарат взяли?

— Конечно. Жаль, нашего фотографа со свадьбы нет. Он бы нас поснимал во всех позах, — посмеялся Артём.

Перед строем появился подполковник Ребров. Сегодня он был в парадной форме, при своих медалях и знаках отличия.

— Доброе утро, третья! Как настроение? — спросил он, прохаживаясь вдоль строя. — Чего-то вы кислые?

Из строя никто не решился говорить. В такой форме одежды Реброва мы никогда не видели. Не могу даже предположить, по какому случаю всё это. Есть у нашего Вольфрамовича и одна медаль «За боевые заслуги», и орден «Красной Звезды».

— Сегодня для вас, птенцы вы мои, наступил день, когда пора вам выпасть из гнезда и расправить крылья. Всему, что могли, а где-то и не могли, мы вас обучили, — продолжал вещать комэска.

— Это новая речь. Раньше у него не было таких, — шепнул один из инструкторов Швабрину.

— Премьера, — ответил тот.

И правда. В сегодняшнем выступлении командира эскадрильи не было и намёка на его оригинальные словосочетания и сравнения нас с различными предметами и животными. И к чему весь этот парадный вид? Неужели Брусков совершил задуманное?

— У вас впереди госы, защита дипломной работы, а главное — бессонная ночь с легальным употреблением всех ваших любимых горячительных напитков.

— И как же без оригинальности Реброва, — шепнул мне Тёмыч.

— Звучит, как новый научный термин прям, — ответил я.

Может кому-то выпадет возможность запатентовать весь арсенал фраз Вольфрамовича, но боюсь, он ещё придумает.

— Но это будет совсем скоро и также быстро пройдёт. А дальше… дальше как-нибудь уж без нас, сынки. С каждым из вас, стоящих в строю я летал, со многими и не раз. И я горд, что именно мне выпало командовать вами.

В этот момент он остановился по центру строя и выпрямился. Он был собран, суров, но глаза всё такие же добрые, как и обычно.

— До свидания, товарищи! — сказал он, приложив руку к голове, и получил наше хоровое прощание. — Честь имею!

После построения каждый бы хотел подойти к Вольфрамовичу и пожать руку. Да только он опередил нас и сам прошёлся по всему строю, удостоив внимания каждого.

По рассказам наших техников, перед построением не забыл Ребров и про них. Он прошёл по всей стоянке эскадрильи, заглянул в ТЭЧ и везде отметился рукопожатие с каждым.

Переселились мы теперь в классы подготовки в учебном корпусе. Всё следующее время до момента защиты дипломной работы будем читать, писать, учить, рисовать карты боевой обстановки и обсуждать насущные вопросы.

Но это всё в перерывах между сон-тренажами, которые занимают большую часть на этом периоде обучения.

В первый же день основной темой было обсуждение судьбы Гелия Вольфрамовича. Как оказалось, новый замполит училища, таки, нагадил Реброву. И наша драка с хулиганами здесь даже не рассматривалась.

Во всех донесениях и разбирательстве рассматривались другие проступки. В частности, особое внимание уделили, чуть было не имевшему место рукоприкладству со стороны Реброва. Свидетелем был указан Добров, но он ничего не видел.

— Для кого-то место комэски было освобождено специально, — сказал я, когда мы сидели в нашей подготовительной аудитории.

Будь Швабрин в своей предыдущей версии, грешили бы на него. Но в эскадрилье никто не занял место своего ушедшего командира.

— Да там такое началось потом. Доброву от Борщева прилетел выговор за низкие показатели в воинской дисциплине третьей эскадрильи, — рассказывал Тёмыч, который был главным поставщиком информации ввиду его родственных связей с начальством.