Август 1937-го с Возвращения Короля (СИ)

Он не боялся холода, может, еще и потому, что всегда считал жару опаснее. Забавно, а у нордлингов вот, - в корне отличное представление. Даже поговорка есть такая - "Всегда много обмороженных и мало ошпаренных..." Сам же он, как и большинство соотечественников, очень ценил воду, её удивительную живительную силу... После омовения он легким движением кисти отогнал в сторонку Омелу, и, натянув шаровары, приступил к "шаадун", молитве, подстелив под колени брезентовый плащ, свернутый втрое. Командир пытался отрешиться от всего суетного, стараясь направить мольбу к Иллойху, на секунду почувствовать тот сладкий момент воссоединения, прикосновения к божеству, дающий ни с чем не сравнимый заряд силы и энергии. Неверующим (которых, с досадного попустительства Всевышнего, становилось все больше и больше) просто не понять, что это такое, когда стоящий на коленях и крайне сосредоточенный человек буквально воспаряет над своим телом! И для него враз раскрывается Истина, и после этого он уже твердо знает, правильно ли он поступает, чиста его совесть, или запятнана. После знакомства с истиной все пустопорожние умствования и внутренние борения становились смешными и никчемными, - ибо, есть ли смысл обманывать самого себя, если все уже точно знаешь?

Но слияние не происходило. С ним в последнее время частенько это случалось, хотя он совершал "придодж" со всей возможной пунктуальностью, выполнял все ритуальные действия и со стороны казался безупречным верующим. Однако того самого, что заставляет верить, сладкого чувства сближения, - не было уже в который раз...

Что-то не то. Что-то не так. Конечно, суетное, бывает, давит очень сильно, - но и Командир не слабоволен, он может заставить себя отрешаться от всего насколько угодно долго. Сайтан, да несколько человек он так и убил, - лежа по несколько суток в неподвижной позе, как противопехотная мина, для того, чтобы в один-единственный правильный момент совершить короткий смертельный удар. Когда враги уже переставали замечать то, что они считали кочкой или корягой, или кучей разнородного хлама, привыкали к лежащему Командиру, как к неотъемлемой части пейзажа, и смерть приходила к ним, когда Командиру хотелось...

Видимо, он отчего-то недостоин. Он смутно догадывался, почему именно, - может, потому, что перестал убивать из мести, превратив это, вообще-то, богопротивное занятие из священной обязанности в обыкновенное ремесло?

Что ж, не стоит думать, будто это Командира очень уж расстраивало. Этот поход - последний. Он это уже не чувствовал, а знал. И он завершит свой путь, так как хочет, - а он желает только одного, погибнуть в бою с достойными противниками... Этого у него никто не отнимет, и уж тогда он без сожаления закончит это дурное существование в мире, где воинская доблесть оценивается все ниже, а способность к пустопорожней болтовне - все выше...

Впрочем, как хорошо бы не было в Шалэ, а и земное существование имеет некоторые приятные стороны, о которых грех забывать...

Командир встал с коленей, ощущая здоровую бодрость каждого члена. Негромко присвистнул, вглядываясь в темноту... Омела, которая все это время, конечно, не спала, бесшумно вынырнула к нему, на ходу расстегивая китель на острой девчачьей груди. Она легко подалась вперед, изгибая тонкую поясницу, и отдаваясь его ласкам...

Притянув девушку к себе, Командир, некстати, с сожалением вспомнил Щепку. Интересно, а девушек в Шалэ берут? Он, не торопясь, положил одну ладонь на гибкую талию Омелы, коснулся губами тонкой кожи ключицы, запустил пальцы в жестковатые обветренные волосы, и уже забываясь в первобытном желании, подумал, - да, берут, несомненно. Лучших из лучших, конечно, как раз таких, какой была Щепка. А с кем еще, как не с такими славными воительницами, не скучно коротать вечность войнам и героям?!

Глава шестая.

Вику было скучно. Ну, часа четыре он проспал. Очень хорошо поспал. Без сновидений и тем более, - кошмаров. Проснувшись же, хоббит почувствовал себя необыкновенно бодрым и жаждущим деятельности... Впрочем, в выборе деятельности он, как раз, был несколько ограничен, поэтому пришлось выбирать между едой и чтением книг по биологии и естествознанию, которые оказались на удивление неудобочитаемыми. Едва открыв одну, Вик с сожалением убедился, что понимает от силы одно слово из трех.