Ave commune!

Практически все в Улье утонули в море меланхолии и печали, но это коллективное умопомрачение не тронуло Давиана, которые после очередной феерической проповеди бесцельно гуляет средь серого народа, посреди обезличенного града, который стоит в стране, которая давно изгнала из себя человечность.

– Ну что ты здесь бродишь?! – послышался крик откуда-то справа и Давиан поднял голову, сокрытую под капюшоном и увидел, как на фоне серо-бетонных высоких строений, стоит мужчина и держит за шкирку кого-то мальчика, наверняка идущего со школы.

– А что такого? – попытался отмахнуться от хватки мальчуган в пиджаке и брюках, цвета здешней повседневности.

– Сейчас, по заветам наших великих вождей и лидеров, ты должен воздавать молитвы и ксомуны в Храме Коммунистического Юношества, как это делают все мальчики и девочки.

– А что я там должен делать? – пытаясь, высвободится из хватки, отвечает мальчик, но пальцы мужчины в каком-то бесформенном костюме крепко сжались на пиджаке мальчугана.

– Скорбеть!

– А я не хочу!

– Апостол же ушёл! Как ты не можешь не скорбеть по этому поводу!? – глаза черноволосого и весьма молодого мужчины блеснули отблеском солёной влаги. – Он же высшая стадия нашего существования, он наша суть… он отче великой страны, которого мы должны чтить в каждом слове. Он великая длань света, что озаряет наш мир ослепительным светом коммунистических истин. Он и его Партия избавили нас от всякого государства и сделали свободными!

«Скорее рабами общественности и Партии» – помыслил Давиан и с усмешкой вспомнил, как сам раньше считал Апостола великим человеком, а Директорию оплотом нравственности и справедливости.

– Отпустите! – брыкнулся парень.

– Ага, только Народных Милиционеров позову. Они быстро тебя уму-разуму научат. А ну успокойся!

И тут Давиан решил вмешаться, больше не в силах смотреть за этим.

– Стойте, уважаемый партиец! – слуга повинности Слова двинулся навстречу мужчине и вздел руку по направлению к нему. – Я служитель Партии и требую объяснений, что здесь происходит.

– Я не должен…

– Да, естественно, мы равны партийцы в обществе и требовать в полной силе от вас может только орган народной власти по этой улице.

– Почему по этой? Я живу на другой.

– Поскольку место деликта[10] улица, на который мы стоим, то согласно Народному Постановлению нашего Улья всё решается согласно общественным правилам по месту происшествия.

– А ты… знаешь правила, – проскрипел мужчина и ослабил хватку.

– Знаком с одной особой, знающей наш закон. Сейчас не об этом. Отпустите ребёнка, иначе я доложу Форосу Ди о происшедшем.

Лицо неизвестного парня скривилось в гримасе злобы, и он было хотел продолжить перепалку, но всё же не стал этого делать, а полностью разжал пальцы и отпихнул мальчугана, едва не повалив его на бетонную мелкую плитку, которой усеяна улочка, сжатая громоздкими постройками.

– Ладно, Апостол да прибудет с тобой, раз ты собираешься взять на себя это дитя. А я свой народной долг выполнил – заметил нарушавшего и передал его в твои руки, то есть – партийному лицу.

– Да-да, Форос Ди узнает о вашем поступке. Как вас зовут?

– Андерсон 41-Фил-5. Всё, бывай.

Мужчина зашагал прочь, явно не желая связываться с представителем самого Фороса, которого недавно повысили до самого Младшего Всепартийного Творца Слова, а равно, начальника всей повинности Слова по этой Коммуне. А с таким титулом лучше не конфликтовать, а то мало ли, куда в следующий раз словодельцы направлять волну народного гнева, как-то постоянно бывает с неугодными. И Давиан это понимает – Партия воспитала толпу фанатиков, которых можно направлять как идеальное оружие, как клинок, супротив врагов режима.

– Дядя, – мальчик одёрнул Давиана за рукав его новенькой рясы, которую ему выдали вскоре после погрома, устроенного в честь Апостола, – спасибо вам.

– Не за что, – Давиан склонился к ребёнку. – А что ты не в Храме Коммунистического Юношества?

– Я… я… не хочу там быть.

– А почему?

– Там детей, которые плохо плачут по Ап…Ап…Апостолу… бьют. Больно бьют. Во, – мальчик показал руку, отодвигая рукав пиджака и Давиан увидел, что на белой коже ребёнка просвечивается яркая синюшная гематома.

– Кто это тебя так побил?

– Над… надеразтель!

– Надзиратель может? – поправил Давиан ребёнка.

– Да-да.

– А за что?

– Я мало плакал. Очень. Ну не получалось. Я плакал не по…

– Стандарту?

– Да. А вчера одну девочку закрыли в подвале без еды. Она не хотела плакать.

– Ладно, – Давиан подтолкнул ребёнка в спину, тихо приговаривая. – Лучше иди в Храм и попытайся наплакать по стандарту, иначе влетит всему Холлу, который взял над тобой опеку.

Мальчик кивнул и побежал прочь. А куда – Давиана не волнует, ибо всё, что связано с этим ребёнком – дело Холла, который взял его на воспитание. Система «народных воспитателей», когда дети школьного возраста могут отдаваться на опеку холлам, попросту позволяет органам народной и партийной власти спрашивать за промахи ребёнка целый коллектив людей.

Древняя мечта приверженцев идей коммунизма воплотилась в Директории в полную силу, только вот её используют как средство террора.