Ave commune!

Там, на серой стене показались размытые пляшущие цифры, прорезавшие бесцветную поверхность, ярко-алыми линиями, складывающиеся в значение. Но глаза тяжелы, взор не сфокусирован, и пелена сна всё ещё не сошла с очей, оттого линии расплываются и танцуют. Давиану пришлось напрячь взгляд и приложить усилие, чтобы рассмотреть значение времени.

– Половина седьмого! – негодование вырвалось, само собой. – Ну, куда в такую рань!

Давиан подтянулся с кровати и поспешил с её слететь и как только его ноги оказываются на полу, сирены умолкают, весь рёв пропадает и истошный визг нисходит к исчезновению, а вместо него полился тяжёлый машинный голос:

– Жители Общей Соты №14, проследуйте следующее сообщение, – резкий трёхсекундный звон сменил слово и опять диктор продолжил, – Партийцев, исполняющих повинность труда Холлов с первого по пятый, с седьмой по последний этаж просим оставаться в обще-своих комнатах. Все партийцы Холлов на шестом этаже, – «Это же мой этаж» – блеснула мысль прежде чем Давиан вернулся к обращению диктора, – обязаны выполнить Народную Директиву «Упреждение».

«Это что ещё за хрень?» – негодующе спросил про себя Давиан, натягивающий свой плащ и ровняя капюшон на нём.

И стоило только диктору умолкнуть, как сирены снова взяли слово, и их громогласное воззвание ещё раз спешит наполнить помещения гулким визгом, призывая непонятно к чему.

Ещё вчера всё было хорошо, тихо и мирно. Давиан пришёл после долгих проповедей, где проклинал Рейх, снял по карточке еды с водой и уставился смотреть единственный канал… что ещё нужно жителю Коммуны? Вечер был прекрасен – облаков становилось всё больше, и оттенок небесной тверди стал тёмно-свинцовый, казалось даже, что пойдёт снег, но утро опять дарит образы монохромного и лишающего надежды на осадки бетонно-тусклый небосвод.

Динамики снова заиграли речью, сменив словами вой, только это не механическая речь, а какой-то жалобный скулёж, смахивающий на молитву или даже религиозное воззвание:

– О великий дух коммунизма, чем же мы провинились, что на нас пускаешь такие кары!? Чем мы отступились от тебя!? Разве мы не исповедуем равенства!? Разве мы не отказались от классов!? У нас же всё общее – даже люди теперь не принадлежат друг другу. У нас нет государства, вместо него царствует Партия и народ! Так в чём же наша вина!?

– Что за… – последние слова Давиана потерялись в рёве вновь заговорившей сирены, по сути, спасшей его, ибо, если бы это услышали те, кто смотрят за ним через стёкла и компьютеры десятков, разбросанных по всей комнате электронных глаз, его бы за такие слова непременно настигла страшная кара.

Давиан секундой позже, как вырвалось бранное слово, понял свою ошибку и хотел ударить себя по губам, за то, что нанёс оскорбление воззванию партийцев к «духу коммунизма» – совокупности всех идей и воззрений, заквашенных на беспредельной фанатичной вере, соприкасающейся с гранью религии, в Партию и равенство, в общее имущество и Апостола Коммун, которые для большинства людей стали реликтами, на которые можно молиться.

Но юноша, натягивая туфли на босу стопу, выкинул из головы эти мысли, так как сейчас его тревожит совершенно другое, его разум отягощает целый ряд проблем – «Что происходит?» «Почему воют сирены?» «Что за директива».

Парень цепляет к пояску, который стягивает его плащ на талии, «Biblium Communistic» – книжка, обёрнутая в тёмно-багровую кожану обложку, за крючок, идущий от замка, запирающего страницы, прикрепляется к поясу.

– Вот теперь готов, – произнёс Давиан и собрался покинуть свою комнату, но был остановлен странными махинациями с его дверью.

За пределами металлической защиты донеслись звуки скрежета и бряцанья, а через мгновение она самовольно решила открыться, и толстенная глыба железа отпрянула в сторону, впуская незваного гостя, или же господина этого Улья и Коммуны.

– То-това-ва-ва-рищ, – залепетал Давиан, не ожидавший увидеть перед собой здесь этого человека.

Сначала подался посох, сверкнувший латунным бликом, увенчанный восьмиконечной звездой, а затем в комнату, низко пригнувшись, чтобы пройти через дверной проход вошла фигура мало похожая на человеческую. Свыше двух метров ростом, на гибком позвонке существо, чьё неестественно утончённое тело обвито алыми полотнищами ткани, украшенными узорами – звёзды да шестерни усеяли белой прорисовкой материю. Там, где нет одежды, проглядывают блестящими части тел, отражающие на зеркальной поверхности образы комнаты, а из-под широкого капюшона, из его темени смотрят переливающиеся разными цветами глаза, полыхающие аки угольки из ада.

– Товар-варищ Фо-Форос, это в-вы?

Существо выгнулось в полный рост, доказывая своё ростовое превосходство над юношей и сравнявшись великану, который навис грузной фигурой над пареньком, он вынужден рухнуть на свой посох – позвонок хоть уже давно нечеловеческий, но и он не может долго выдерживать такой вес.

– Да, мальчик мой, – гортанные системы выдали холодный и лишённый жизни голос, – это я, пришёл за тобой.

– Зачем вы здесь? – взяв себя в руки, спросил Давиан, – что всё это значит? Что происходит?