Это всё чёртовы таблетки!.. — Виктор Индукин был тогда настолько пьян, что даже не мог вспомнить, сколько штук и когда он принял. И, главное, зачем? Хотел заснуть навеки или только спать без сновидений? Кошмары каждую ночь, а может день — с тех пор, как жена ушла, он редко следил за временем, — становились уже просто невыносимыми. Конечно, он хотел от них избавиться, что и говорить… но и желание прекратить вообще сразу всё и навсегда, подспудно тоже присутствовало…
Многие «лампочки», разумеется, задумывались, куда после смерти попадают самоубийцы — ведь это порой так соблазнительно: не ждать, когда придёт твой срок, а подготовившись к сохранению сознания, самому выбрать момент ухода. Да, церковь считает самоубийство тягчайшим грехом, в котором уже невозможно раскаяться, а значит, и быть прощённым, стало быть, душа такого человека отправляется прямиком в ад. Однако «лампочки», хоть и верили в Бога, считали, что церкви известно не всё. Никто не сомневался, что когда-то души умерших людей отправлялись прямиком к Богу, но с какого-то момента — никто не знает с какого — этот изначально задуманный порядок был грубо нарушен наглой стаей иномирных дармоедов, которых, из-за некоторого сходства с лысыми орлами, «лампочки» назвали лысорями. Как этим тварям удалось вклиниться в процесс — вопрос отдельный, и на сей счёт имелись самые разные версии, но факт оставался фактом: лысори перехватывали души умерших и безжалостно потрошили их, высасывая всё наработанное людьми богатство внутреннего мира. Благодаря своим особым способностям «лампочки» видели это и учились тому, чтобы проскочить мимо лысорей, сохранив сознание. Что произойдёт потом, «лампочки» не знали, но верили, что сумеют разобраться на месте. Самое главное — они пройдут путь к Богу не «пустыми шкурками», а полностью сохранив свой световой багаж, что само по себе уже великая ценность, а дальше — смотря по ситуации.
Возможно, совершив суицид, тоже можно проскочить мимо лысорей, не отдав им сознание, но вот попадёшь ли ты к Богу — большой вопрос. Сколько «лампочки» над ним не медитировали, ответа, что происходит с самоубийцами после смерти, не увидели, а рисковать никто не хотел. Виктор тоже специально об этом не думал и такого решения не принимал. Однако таблетки проглотил.
И пусть даже он сделал это в алкогольном помрачении, какая-то двойственность, безусловно, присутствовала: вроде как случайный передоз, а в то же время… — чёрт! на хрена теперь анализировать? Всё равно, как пытаться понять, отчего у тебя рост маленький, а у соседа — метр девяносто: даже если узнаешь причины, высоким от этого не станешь…
Так и здесь, думал Виктор Индукин, «пером» сотрясаясь в «объятьях» лысорей, обратно ничего уже не вернёшь. Да он и не смог бы! Зная, какова участь самоубийцы, принять её — выше его сил, да и вообще сил человеческих. А Виктор знал.
Возможно, он был такой единственный — наглотавшаяся таблеток, в стельку пьяная полумёртвая «лампочка», сумевшая вступить в контакт с лысорями и выторговать себе облегчение.
Оказаться между тем и этим светом — то ещё удовольствие! Особенно в такой спорной ситуации: когда вроде как сам отравился, но в то же время сделал это не нарочно и почти в бессознательном состоянии. Но способности «лампочки», как выяснилось, не пропьёшь: если они у тебя активированы, то, как начинаешь умирать, включаются автоматом.
Виктор увидел своего сына. Через стеклянную стену закрытого бокса. Тот лежал на больничной койке — маленький, исхудавший так, что, казалось, кости вот-вот проткнут тонкую, бело-зелёную кожу. Череп его тоже как будто заострился, глаза были закрыты, вокруг залегли тёмные круги, в носу — прозрачная трубка.
— Ну, вы что, до сих пор не готовы?! — раздался сзади чей-то голос.
Виктор с удивлением обернулся и увидел врача.
— Готов? К чему?
— Пересадка костного мозга, вы что, забыли?! — возмутился врач. — Вы должны уже лежать в боксе, подготовленным к операции, а вы всё тут ходите, с ума, что ли, сошли? Быстро, быстро! — Он схватил нерадивого родителя под локоть. — Время не ждёт!
И тут произошло нечто странное: Виктор остался стоять, наблюдая, как его ведут по коридору к соседнему боксу. При этом он вдруг ярко почувствовал озарявшую сердце надежду, что после операции его сын выздоровеет — так думал тот, второй Виктор Индукин, вместе с врачом заходящий в бокс. Он словно раздвоился, осознавая сразу две свои ипостаси: стоявшего в коридоре наблюдателя и того, кто торопился на операцию.
— Так, давайте раздевайтесь, сейчас я… — врач вдруг умолк, с ужасом глядя на Виктора в боксе — начав снимать одежду, тот вдруг покачнулся и схватился за плечо доктора.
— Вы что, напились?! — обретя дар речи, заорал врач.
И тут Виктор-наблюдатель почувствовал, что тот, который в боксе, и в самом деле смертельно пьян!
— Да я… — промямлил он, вдруг понимая, что натворил. Как же так получилось?! Он посмотрел через прозрачную стену бокса в коридор: там никого не было. Наблюдатель оказался его пьяными глюками и теперь исчез. — Я…