Авалон

И он задумал бежать. Смелый замысел был сопряжен с многочисленными трудностями. Больница представляла собой режимный объект: внизу круглосуточно сидел вооруженный вахтер, отставной буденновец, мимо которого и малая козявка не прорыскивала. Вдобавок к середине января ударили морозы, а у Вадима отсутствовала верхняя одежда – ее отобрали в приемном покое и передали Эмили.

Однако он решил не отступать. Манатками разжился в морге. Думал посвятить в свой проект Гловского, да поостерегся: хоть и душа-человек, но знакомы без году неделя – а ну как сдаст?

Поэтому в один из своих визитов в покойницкую, когда патологоанатом вдохновенно выкорчевывал из чрева убитой проститутки желчный пузырь, Вадим прокрался к куче сваленного в углу шмотья и выбрал то, что показалось наиболее приличным. Это было облачение, снятое санитарами со спекулянта, заколотого утром на Покровском базаре: костюм-визитка с конусообразным пиджаком об одной пуговице, расклешенные брюки, ботинки-бульдоги с тупыми носами, пальто из бобрика и шляпа фасона «борсалино». Вадим поскорее сгреб все это добро в охапку и незаметно унес к себе в палату. Исподнее не взял – побрезговал, к тому ж свое имелось.

Дождался ночи, переоделся, глянул на себя критически в карманное зеркальце, найденное в пиджаке. Н-да… Смотрелся, прямо скажем, как гротескный нэпман с газетных карикатур. И пиджачишко попался с изъяном – под левым плечом виднелся порез, окруженный запекшимися рыжими крапинами. Это от финки, которой хлыща прирезали. Подкладка вся кровью высохшей прохвачена. Но подкладку не видно, а порез платочком прикроем, который из нагрудного кармашка торчать будет. Что поделаешь, другого наряда нет.

Постоял у двери, послушал. После двенадцати в лазарете настало беззвучие, лишь постанывали в дальних палатах больные, да дежурная сестра шебуршала страницами журнала «Домашняя портниха».

Пора! Вадим подошел к окну, раздвинул занавески, повыдергивал запиравшие раму изнутри шпингалеты. Окно было на зиму заклеено полосками холстины, смазанными хозяйственным мылом. Чтобы отодрать их, хватило минуты. Управился бы и быстрее, но требовалось точно рассчитать движения и умерить пыл, дабы не создавать лишнего шума.

Он плавно повлек раму на себя. Всхрапнула, сука, как разбуженная лошадь. Вадим закаменел, ожидая, что сестра встрепенется и пойдет проверять.

Нет, обошлось. Стал тянуть снова – полегоньку, полегоньку. Рама болотно чавкнула, отворилась. За ней еще одна. Эту толкнул наружу. В палату влетел обжигающий холодом борей, закачал занавески, пошел гулять по темному помещению. Вадим взобрался на подоконник, обернулся. Порядок.

Еще с вечера, под предлогом того, что в больнице топят неважно, он выпросил у сестры-хозяйки второе одеяло. Свернутое в трубку, оно покоилось теперь на кровати, изогнутое и прикрытое – создавало мастерскую иллюзию закутавшегося с головой человека. Если кто и заглянет из освещенного коридора, все равно не разберет, что подделка.

Довольный своей предусмотрительностью, Вадим ступил на карниз. Ботинки скользили, норовили съехать с покрытого изморозью железа. Он оттолкнулся левой ногой и прыгнул к пожарной лестнице – той, на которую взбирался неизвестный подглядчик. Вцепился в бугристые от коррозии поручни, угнездился на решетчатой ступеньке. В боку задергало, появились неприятные ощущения – травма еще давала о себе знать. Ничего, будем надеяться, больше таких акробатических трюков сегодня выполнять не придется.

Вадим протянул руку и тычком закрыл хлябавшую наружную раму. Она плотно воткнулась в проем, а налетевший кстати порыв ветра загнал ее еще глубже.

Перчаток среди спекулянтских обносков не оказалось, и металл обжигал ладони. Вадим спустился с лестницы, затаился под больничной стеной. Обождал немного, осмотрелся. По набережной погромыхивали пролетки поздних извозчиков, где-то пофыркивал мотор, но в общем поводов для беспокойства не было.

Вадим отошел от стены, сдвинул шляпу на брови, поднял воротник пальто, вжал кисти рук в рукава, чтобы было теплее, и направился в сторону Сенной.

Он не знал еще, что затеянная им авантюра вовлечет его в новые приключения, но вместе с тем убережет от верной смерти.

Глава IV, знакомящая читателей с еще одним действующим лицом

Ресторан «Донон», что дислоцировался на Мойке, 24, имел славную историю. Когда-то здесь, в уютном дворике, под сенью тенистого сада, на берегу пруда с ажурным мостиком, обедали писатели Тургенев и Салтыков-Щедрин, историк Костомаров и художник Иванов, Григорий Распутин и видные члены Петербургской академии наук. Они с аппетитом поедали раков по-бордоски, форшмак из лангуста, суп «Пьер ля Гран», донышки артишоков и шарлотку «Помпадур».