Атомный конструктор №1

Он, безусловно, был техническим лидером, чуждым ревности к одаренности других, к их успехам; в совершенстве знал дело, которым занимался, полностью доверял своим соратникам, во главу угла всегда ставил настоящую работу, был мудр и добр. Ему были чужды, как он выражался, «тайны мадридского двора».

Он никогда не скрывал своей позиции, всегда с полной определенностью высказывал свое мнение. Его правила были просты и понимаемы: сформулировать свою позицию по принципиальным вопросам и не менять ее, поддержать дельное предложение, от кого бы оно ни исходило, немедленно дать высокую оценку удачной идее и выдвинуть ее автора, привлечь к совместной работе единомышленников, борьбу вести честно, открыто, быть непреклонным в осуществлении принятых решений… Если человек не оправдал доверия — забыть о нем, но — без «последствий».

Он постоянно внушал нам, что у конструктора высшую ценность должна представлять не сама свежая идея, а работа по ее внедрению. В течение всей своей деятельности он тащил на себе груз многих технических проблем и среди них в своей творческой биографии он выбирал ключевые».

О многих ли можно сказать так?

Еще один яркий представитель школы Фишмана, участник эпопеи с безопасными детонаторами, лауреат Ленинской и Государственной премий, Валентин Николаевич Лобанов написал об Учителе: «Давид Абрамович был общительным и разносторонним человеком, способным на высоком уровне разговаривать не только на научно-технические темы, но и по новинкам в литературе, в кино, в театрах, а также на темы туризма, отдыха и спорта.

В большинстве случаев мы приходили к нему (исключая совещания) тогда, когда что-то не ладилось, не получалось, были личные неприятности. Он удивительным образом умел найти простые и понятные пути решения технических и личных проблем.

Как-то он с грустью сказал: «Вы приходите ко мне тогда, когда вам плохо, и часто забываете прийти, когда хорошо».

Иногда разговор с Давидом Абрамовичем переходил в область впечатлений о прочитанном и увиденном. Часто оказывалось, что он это тоже прочел и увидел. Разговор постепенно заходил о других новых произведениях и постановках, понравившихся ему.» Тут ведь что показательно! Инженер Лобанов, выросший в крупного технического руководителя, вспоминает о чисто профессиональном, казалось бы, общении со своим начальником Фишманом — фигурой легендарной тоже в чисто профессиональной среде… И здесь же— новые произведения, новые постановки. Ведь для того, чтобы поддерживать разговор на такие темы, Лобанов тоже должен был читать, размышлять, видеть. И все это было тогда чертой не только Фишмана, Лобанова. Не следить за журнальной периодикой — не только чисто специальной, но и литературнохудожественной, в среде оружейников было как-то не принято.

Тогда.

А задавал тон сам мэтр.

Воспитанный тем же Фишманом начальник Научно-исследовательского испытательного комплекса (НИИК) ВНИИЭФ Юрий Георгиевич Карпов, оценивая кандидатуры подчиненных для выдвижения на более высокую должность, заходил в библиотеку НИИКа и просматривал читательские формуляры кандидатов. Знаменательная деталь, причем — полностью в стиле школы Фишмана!

В городе была великолепная — на уровне приличной областной — библиотека имени В.В. Маяковского с богатым фондом по всем отраслям культуры и научного знания, так что научно-технические библиотеки ВНИИЭФ — а их насчитывалось в институте около десятка — не имели в своих фондах собрания сочинений Гоголя или писем Чехова. Но подбор литературы производился тщательно и разносторонне, включая монографии по исторической, философской, общественно-политической тематике. И Карпов обращал внимание не только на то, читают ли его люди технические журналы, но и на то, что они читают вообще. Так прививалась и поощрялась широта знаний и взглядов, чем ВНИИЭФ времен Фишмана отличался вне всяких сомнений.

А вот — Анатолий Сергеевич Россихин, читателю тоже уже знакомый. Россихин пришел в оружейное дело в то время, когда эпоха была еще в полной мере героической, романтической, но и зримо опасной. В день, когда на космодроме Байконур произошла катастрофа с новой ракетой Михаила Кузьмича Янгеля, ныне не раз описанная, на Байконуре был и Россихин. Тогда погибли сотни людей, в том числе — маршал артиллерии Неделин, и Россихин уцелел чудом, хотя к тому пуску отношения не имел. Вместе с группой специалистов КБ-11 он приехал на Байконур готовить пуск носителя с макетом заряда, и в момент катастрофы весело трепался с коллегами в курилке. Здесь же был Янгель, отошедший от стартового стола покурить.

Все произошло на глазах Россихина — и взрыв, и пожар, и рвущийся в пламя Янгель, которого пришлось удерживать силой.