Ататюрк. Особое предназначение

В сельской местности, где расплодились волки, крестьяне покидали свои деревни.

«Общая атмосфера вилайета Трабзона, — писал английский офицер летом 1919 года, — выражает упадок, нищету, голод и страх».

В традиционно непокорном приказам Стамбула регионе царил хаос.

В вилайете Трабзона, например, было всего 1200 жандармов на 2100 городов и деревень; еще следует отметить, что жандармы получали настолько мизерную зарплату, что были практически вынуждены грабить население.

Именно на этой опустошенной войной земле сошлись в смертельной схватке национальные интересы армян, греков и турок, не говоря уже о курдах и лазах.

Во многом именно благодаря этому исключительно бедственному положению, Восточная Анатолия летом 1919 года стала центром национального сопротивления турок.

В Эрзуруме, за крепостными стенами, защищающими город, Кемаль находился в безопасности, а небольшая горстка христиан, уцелевших в Эрзуруме, не представляла никакой опасности.

Вокруг Эрзурума тоже не наблюдалось никакой угрозы.

На севере полковник Рефет приостановил передвижение британских войск.

По мнению многих исследователей, Рефет являл собой «одну из наиболее привлекательных и противоречивых фигур движения сопротивления».

Энергичный и изобретательный, он всегда оставался загадкой для англичан.

Одни из них были уверены, что «Рефет никогда не поддерживал Кемаля», другие, несмотря на то, Рефет критиковал Кемаля, упрекал его за отставку и осуждал его поведение по отношению к Стамбулу, считали его «главным соратником Кемаля».

Экзальтированный и истеричный, Рефет имел по меньшей мере одно достоинство: он эффективно защищал доверенный ему регион.

А так как на западе и юге враг был далеко, то конгресс в Эрзуруме мог работать в относительно спокойной обстановке.

В десяти милях от Эрзурума Кемаля вместе со своим штабом и созданным им из потерявших родителей мусульманских детей отрядом «Детской армии» встретил Карабекир.

Когда они въехали в город, Кемаль невольно вспомнил царившую на улицах Салоник эйфорию после победы революции.

Карабекир постарался на славу, и не очень-то пока еще известных в Восточной Анатолии Кемаля и Рауфа встречали как героев.

На следующий день страна отмечала годовщину вступления султана на трон, и Кемаль послал своему «доброму знакомому» поздравительную телеграмму с уверениями в своей преданности.

Тем не менее, активность Кемаля вызвала беспокойство султана и его правительства.

14 июля 1919 года в эрзурумской газете Альбайрак было опубликовано сообщение о том, что «его превосходительство Мустафа Кемаль-паша подал в отставку» с османской военной службы и что «сколь счастливо видеть во главе национального сопротивления такого уважаемого командира».

«Военное министерство, — описывал сам Кемаль эпопею со своей отставкой, — приказывало мне:

— Возвращайтесь в Стамбул!

— Оставайтесь где-нибудь в Анатолии до благоприятной погоды, но не вмешивайтесь в дела! — вначале телеграфировал султан.

Затем оба слали такие распоряжения:

— Вы непременно должны вернуться!

— Не могу приехать, — отвечал я.

И, наконец, в ночь с 8 на 9 июля 1919 года во время моего телеграфного разговора с дворцом внезапно занавес упал и спектакль, длившийся месяц, с 8 июня по 8 июля, закончился.

С этого момента Стамбул положил конец моей официальной миссии.

Сам я тогда же ночью с 8 на 9 июля в 10.50. отправил телеграмму военному министру, а в 11.00. — такую же телеграмму султану, где сообщал о своей отставке и отказе от военной миссии.

Я сам известил об этом армию и народ.

С этого времени я продолжал выполнять свой долг, как мне его подсказывала совесть, будучи свободным от всех официальных обязанностей и полномочий, охраняемый любовью, самоотверженностью и бесстрашием народа, черпая силы и вдохновение в этом бесконечно стимулирующем источнике творчества».

Кемаль все написал правильно.

Не указал он только одного: скольких переживаний стоила ему отставка.

Первый удар бывшему генралу нанес еще вчера раболепствовавший перед ним начальник его штаба:

— Мой паша, — заявил он, — вы вышли в отставку. Больше я не смогу выполнять ваши приказы. Кому я должен передать свои документы?

Кемаль побледнел.

Рауф, бывший свидетелем этой мучительной сцены, потом рассказывал:

— Как не был генерал готов к такому повороту событий, почувствовал он себя весьма неуютно. Я знаю Кемаля с 1909 года, но никогда не видел его настолько морально подавленным, как после этого разговора…

Оно и понятно!

Генеральский мундир служил не только символом власти, но и своеобразной охранной грамотой.

Сняв его, он испытывал те же самые ощущения, какие должен был испытывать человек, всю свою жизнь носивший оружие и в одночасье лишившийся его.

— Я, — продолжал начальник штаба Кемаля, — должен отбыть за новым назначением!

Когда полковник вышел, Кемаль в отчаянии воскликнул:

— Рауф, ты видел? Ты видел цену мундиру и должности?

Рауф видел и в тот же день отправил во все вилайеты телеграмму поддержки действиям Кемаля.

«Я, — писал он в них, — буду служить интересам нации, как простой гражданин…