— Французы выдвигаются от Арси в нашу сторону. Есаул насчитал полк и ещё один на подходе.
— А орудия были?
— Орудий не приметили. Темно было.
— А что ж «языка» не взяли? Я ж ведь приказывал!
— Не успели, ваше превосходительство, — отвечал казак. — Но возьмём! Ежели их благородие есаул обещал, то он слово сдержит.
— Ладно. Скачи назад и передай есаулу, чтоб продолжал разведывать. И насчёт «языка» напомни.
В тот раз разведчикам не повезло. Им удалось схватить французского капитана, но когда волокли, силач Макаров, пресекая сопротивление, задел его кулачищем и не рассчитал: француз тут же отдал Богу душу.
…Когда монаха доставили в Главную квартиру, он, не называя себя, потребовал встречи с начальником секретной канцелярии.
— Да кто вы такой? — возмутился дежурный генерал. — Как вас представить?
— Скажите, что у меня письмо от Анны Ивановны.
— Какой такой Анны Ивановны?
— Он знает. Вы только скажите ему.
Кивнув охране, чтобы за монахом следили, генерал послал к начальнику секретной канцелярии офицера, а потом и сам направился к нему.
— От Анны Ивановны, говорите? — встрепенулся начальник секретной канцелярии. — Где он? Давайте его сюда. Да, об этом не следует распространяться…
— Разумеется, — пообещал генерал, смутно догадываясь о визитёре.
— Что передаёт Анна Ивановна? — спросил монаха начальник канцелярии.
Задрав сутану, тот извлёк конверт.
— Всё тут сказано.
Записка была написана неумелой рукой, со множеством грамматических ошибок и совсем незнакомым почерком. Из осторожности Талейран решил выдать автора за простолюдина.
В записке сообщалось, что в Париже тревожная обстановка, население в панике, сил для обороны недостаточно, что император скоро выедет к армии и намерен дать сражение. Писалось также, что императрица Мария-Луиза с маленьким сыном — наследником престола — собирается покинуть столицу. И потому выпал удобный случай повести на Париж решительное наступление.
— Не передавали на словах что-то ещё?
— Передавали. В Фонтенбло находится папа Пий, по приказу Наполеона содержится под охраной. Его нужно освободить.
— В Фонтенбло? Это точно?
— Именно там.
Ночью монаха вывезли из города, и след его пропал.
В ГЛАВНОЙ КВАРТИРЕ
Главная квартира русской армии с недавних пор находилась в Лангре, небольшом городке у реки Марны. Расположенный на перепутье, город когда-то имел первоклассную крепость — неодолимое, надёжно защищавшее от врагов сооружение. Ныне от стен остались поросшие кустарником да уродливыми деревцами развалины.
Ещё о старом времени в городе напоминал собор, построенный много веков назад. Его купол был виден издалека. Пред собором широкая площадь, которая с приходом войск стала плацем и местом построения полков гарнизона.
Когда Матвей Иванович въехал в Лангр, площадь заполняли войска. Император Александр проводил смотр.
В чётких квадратах стояли роты и батальоны, развевались на ветру знамёна и штандарты, сияла медь оркестра. Генералы и офицеры облачились в парадную форму с орденами и медалями.
Император стоял в окружении генералов. Заметив Платова, снисходительно кивнул, как бы одобряя его присутствие с одновременным повелением ждать.
Александру недавно исполнилось тридцать шесть лет, из которых тринадцать лет он занимал русский престол. В отличие от своего несдержанного в поступках отца, Павла, Александр унаследовал от бабки, Екатерины Великой, обходительность, мягкость со скрытой памятливостью на обиду. «Мягко стелет, да жёстко спать», — говорили знавшие его. Матвей Иванович избегал близости с царской особой: «Подалее от огня — не обожжёшься».
Рядом с императором стоял Барклай-де-Толли. Его треуголка возвышалась над всеми. Здесь же был корпусной командир генерал Раевский.
— А теперь, генерал, пусть пройдут с песней, — сказал Александр.
— С песней!.. С песней! — полетело по рядам выстроившегося корпуса.
— Запевай! — скомандовал командир шедшего первым батальона.
И тут же над строем пронёсся пронзительно звонкий голос:
Песню дружно подхватили, она вырвалась мощным, сильным, воедино слитым голосом:
Мерно бил о плотно уложенный булыжник площади тяжёлый солдатский шаг. Казалось, ступает грозной поступью сила, которую ничто не может остановить.
И снова взвился голос запевалы:
И опять строй продолжил мощно в сто солдатских глоток:
— Хорошо, черти, идут! — не сдержался Матвей Иванович.