Его били, пока он не потерял сознание. Спину превратили в кровавое месиво. Лежал пластом, но отошёл. И не изменил решения.
Месяца через два он снова бежал. И опять была погоня, побои, и лишь крепкая натура избавила его от смерти.
Избитого, но не сломленного духом, его уложили на арбу и повезли под охраной в горы. Почти две недели продолжался путь. Пристанищем стало глухое селение у подножия снежной горы.
— Надеюсь, отсюда тебе уж не выбраться, — сказал новый хозяин.
— Посмотрим, — ответил пленник.
— Убью, если поймаю! — пообещал тот.
Он распорядился надевать казаку на ночь колодки, в которых с трудом можно было передвигаться.
Прошёл год… Второй. И ещё пять лет. Все к русскому Ивану привыкли, считали своим и никому из жителей селения не приходило в голову, что седовласый казак не потерял надежды на успешный побег.
В конце августа они с хозяином отправились на высокогорные луга косить траву. Здесь она была по пояс, густая, сочная, духмянная. Накосили целую арбу.
— Я отвезу, а ты оставайся, жди меня к утру, — сказал хозяин.
Остался Иван один, огляделся. Красотища неописуемая!.. Защемило сердце тоской по родной станице, тихому и привольному Дону. Забыв об угрозе, Иван поспешил вниз к бурной реке. Завидел бревно, столкнул и, ухватившись за него, поплыл.
Потом он шёл, обходя селения, питаясь дикими плодами и ягодами, не смея развести костра. Совсем обессиленного его подобрал у Кубани-реки казачий разъезд…
А отец Осипа Васильевича тоже командовал казачьим полком. Воевал под Очаковом у Измаила и в Крыму. И дядья, Алексей и Дмитрий, были храбрые защитники российской земли. И теперь, в Отечественную войну, двенадцать Иловайских в различных званиях и полках сражались с французскими захватчиками. И каждый к фамилии добавлял номер, чтоб отличить одного от другого. Осип Васильевич именовался Иловайским 10-м, его старшие родные братья именовались: Алексей — Первым, Николай — Пятым, а остальные двоюродные братья имели прочие номера.
Правой рукой Туроверова был урядник Макаров из хутора Камышевского, что за Цимлой. Это был могуче-то сложения, широкогрудый бородатый казак. В ухе блистала большая полумесяцем серьга.
За долгую службу он побывал в таких переделках, из которых, казалось, не было выхода, а он, Егор Макаров, выбирался целым и невредимым.
«Бог шельму метит, а меня не за что», — говорил он то ли в шутку, то ли всерьёз. Страх ему был неведом, он сам напрашивался на трудные дела. И не имел в том отказа.
Возле Макарова ехал одвуконь Севостьян Ночкин, его земляк, годами помоложе. Тут же находился и Умнов, Яшка-француз…
Казаки выехали из города, когда наползали сумерки долгой ночи. Двоих направили вперёд, головными дозорными, и те намётом удалились в темень от идущего рысью ядра.
Заполночь дозорные приблизились к небольшому селению. Прежде чем в него въехать, придержали коней, выждали, когда приблизятся остальные во главе с есаулом.
— Как будто француза нет, — сообщил один из дозорных.
Селение действительно казалось мёртвым, ни голосов, ни света в окнах домов, ни лая собак.
— Поезжайте вперёд, — скомандовал дозорным Туроверов.
Но не проехали они и сотни сажен, как в ночи отчётливо послышался оклик по-французски. И вслед за тем прогремели один за другим выстрелы.
Высланные вперёд, не решаясь вступать в перестрелку, повернули назад.
— Что будем делать? — спросил есаула Макаров.
Но тут все услышали позади на дороге стук колёс. При звуках стрельбы он прекратился, а потом вдруг донёсся окрик кучера и чаще прежнего забили копыта.
Чуткий казачий слух уловил, что повозка стала поспешно разворачиваться, чтобы укатить назад.
— Макаров, задержать! — приказал Туроверов.
— Понятно. — Урядник помчался с двумя казаками вслед удаляющейся повозке.
Им без труда удалось задержать крытый экипаж, в котором, кроме ездового, находился один седок. Заслышав погоню, тот на ходу выскочил из экипажа, попытался скрыться, но сделать это ему не удалось. Один из казаков настиг его, сбил пикой и повёл к экипажу.
Прискакал Туроверов, выслушал урядника. Седока затолкали в экипаж, туда же влезли есаул и Яков Умнов. Кучеру приказали зажечь свечу.
Перед ними сидел монах в чёрной одежде, на голове островерхий капюшон.
— Спроси его, кто таков, — потребовал от Якова есаул. — Почему, ежели монах, он не в монастыре, а в дороге? Куда едет? Зачем?
Монах без страха вступил в разговор, держался уверенно. Не спускал с офицера глаз и не без любопытства его рассматривал. Потом вдруг спросил:
— Уж не русский ли офицер передо мной?
— Русский, — нехотя ответил Туроверов. — Казак в чине есаула.
Тогда француз быстро заговорил. Умнов никак не мог понять, о чём тот просит. Наконец разобрался.
— Он требует, чтобы его немедленно доставили к самому главному начальнику. Только ему он расскажет о себе. Он имеет важные новости, которые нужно немедленно сообщить.
Глядя на незнакомца, на то, как он говорил, Туроверов подумал, что перед ним птица высокого полёта. Приказал Севостьяну Ночкину и ещё одному казаку немедленно доставить монаха Платову. «Там с ним разберутся».