Но что представляет собой психическая травма? Почему мы так легко забываем все, что угодно из рациональной памяти, но так долго храним всё, что связано с болью и удовольствием. И чем сильнее раздражение на рецепторах физического тела, тем сильнее след, оставленный им, тем больше он вершит нашу жизнь, вторгаясь все чаще и чаще в нашу повседневную жизнь. Здесь нам снова придётся вернуться к аналитическому аспекту АСЕ человека: к первичному сознанию «со товарищи» — с физическим и астральным телами, для совокупной работы которых мы использовали термин «реактивный ум». Длительные наблюдения наводят на мысль, что память «реактивного ума» работает по принципу так называемого постгипнотического внушения, только внесенный «маяк» здесь — как бы спонтанен, потому что не планируется человеческим фактором. Он, как я полагаю, внедряется либо в
А может, постгипнотическое внушение это и есть использование механизма «реактивного ума»? Может, это «реактивный ум» создает при помощи измененных состояний сознания (так называемых потерь сознания — полной или частичной) постгипнотическое внушение. В первом случае — при полной потере — в виде каких-то контрольных слов, звуков, запахов, а при частичной потере сознания — картинок, движений, жестов, мимики и т. д., что в физическом теле проявляется на уровне биохимических реакций, включающих определенную моторику. Это касается любых стрессовых ситуаций: как связанных с опасностью для жизни и целостности организма, так и с огромным удовольствием. Все зависит от степени потрясения организма, от степени психологической травмы. Этот уровень потрясения как раз и заведует длительностью жизни данного внушения: насколько силён энергоинформационный сигнал, настолько он и будет работоспособен с точки зрения сохранения его следа во времени, несмотря даже на осознание природы последнего, ибо сила сигнала идентична его значимости. А еще длительность жизни сигнала, как мы уже замечали, происходит через усиление его в случае частого настоящего или мнимого повторения, что приводит, с одной стороны, к усилению памяти, а с другой — к выстраиванию цепочек опосредованных раздражителей. Если можно так сказать, раздражителей второго эшелона, возникших на базе
Итак, как же обстоит дело с теми событиями, которые освещены рационально-эмпирической памятью? Я уж не говорю о чистом эмпирическом воздействии на человека, когда мы помним, но не помним — что именно помним. Мы порой не можем или долго не можем понять — что же вызывает в нас негативные ощущения и эмоции. Мы списываем их действия на какие угодно сопутствующие обстоятельства, не осознавая, что это находится в нас самих. Но, даже смутно осознав источник (некое контрольное действо), все равно не в силах ему что-либо противопоставить. Основная же масса людей и вовсе не задумывается о таких вещах и приписывает любые проявления памяти «реактивного ума», повторюсь, сиюминутным обстоятельствам, не понимая, что эти сиюминутные обстоятельства как раз и экстраполируют события прошлого на настоящее, не понимая грубого главенства «реактивного ума» над нетренированной рациональной частью психики.