Остолбенев, Мариус стоял и просто смотрел. На свою любимую Птичку, такую нежную, такую прекрасную и такую родную. И ее рука почему-то – он все не мог понять почему – лежала в руке другого мужчины. Короля.
В груди сделалось невыносимо жарко и больно. Магия, просачиваясь из резерва, текла по рукам, вниз, к пальцам, чтобы сорваться смертоносным заклинанием и испепелить здесь всех и вся. А он смотрел – и не мог оторваться, не мог взгляда отвести. Пульс жахал в висках с устрашающей скоростью.
И тут Алька, которая до этого момента все опускала глаза, подняла наконец голову и посмотрела… прямо на него.
О-о, в ее глазах плескался океан боли, и Мариус с разбегу нырнул в него с головой. Руки пылали, магические потоки вились вокруг запястий, стекая по костяшкам кулаков. Алька, стоя подле короля, все смотрела и смотрела на него, ее губы дрогнули…
Он ведь убьет их всех, прямо сейчас. Если хоть кто-то обидел его птичку… И если даже это Флодрет, то он сдохнет первым. Мариус замер – и не мог шевельнуться, не мог выдраться из ловушки ее взгляда, при этом чувствуя, как его буквально рвет на части.
Почему… у них все так? Кто виноват? Только он? Или просто так получилось?
Почему он сразу не женился на Альке, почему оказался таким дураком и послушался короля? А теперь вот… Флодрет прибрал ее к рукам и хочет сам жениться, но ведь видно, что Алька не хочет этого, видно, как ей плохо, как рвется на свободу ее отчаянное доброе сердечко…
Он вздрогнул, когда чья-то рука осторожно, но крепко перехватила предплечье. Бездумно посмотрел на Энолу – она показалась мертвенно-бледной, и личина плыла, менялась, сквозь нее прорывалось истинное лицо женщины.
– Мариус… – губы растянуты в искусственной улыбке, – не надо. Не сейчас. Услышьте меня, пожалуйста… Кому будет легче, если вы устроите тут бойню и сам умрете? Думаете, ей будет легче?
Каким-то чудом Энола догадалась, что его магия готова выплеснуться наружу.
– Пожалуйста, – горячо шептала она, – ну же… идемте, идемте отсюда. Хорошенького понемногу.
Он снова посмотрел на Альку, их взгляды перехлестнулись, стянулись огненной петлей под ребрами. И внезапно Алька пошатнулась, но тут же была подхвачена Флодретом. Все разом зашумели. Мариус неосознанно дернулся вперед, Энола всем весом повисла на его руке. Он уже повел плечами, чтобы ее стряхнуть, но…
– Умоляю… Стойте, пожалуйста. Мариус!..
Столько было отчаянной мольбы в ее голосе, что слова чудесным образом все-таки просочились в сознание – сквозь боль, сквозь бушующее пламя неприятия всего происходящего. Он снова посмотрел на Энолу и понял, что по ее бледным щекам пролегли мокрые дорожки. Слезы были настоящими.
Взглянул на короля.
Флодрет подхватил Альку на руки и торопливо шагнул прочь, в темный зев коридора.
Мариус ощущал, как натягивается шнур, которым туго обвязано его собственное сердце, как дергается и, с хрустом проламывая грудную клетку, выдирает кровящий, пульсирующий орган прочь.
Странно чувствовать, когда у тебя разодрали грудь и вышвырнули сердце наружу. И хочется поскорее сдохнуть, только чтобы не было всей этой боли, только чтобы не видеть и не знать, что Птичка будет женой Орвила Дей Флодрета.
– Мариус!
Острые ногти Энолы безжалостно впились в руку, она тянула его прочь из взволнованной толпы.
– Да идемте же…
В который раз ему захотелось стряхнуть с себя Энолу, но…
Внезапно тихий, шелестящий смех на самой границе сознания, который ему удалось расслышать. Было похоже на то, что тварь наблюдает за ним из астрала и от души веселится.
Мариус выругался, стиснул зубы. Нет. Как бы ни было тяжело, он отыграет свою роль до конца. А Птичка…
«Что ж, наши пути давно разошлись, – подумал он, четко формируя мысли. Так, чтобы их было легко читать, если кому захочется, – еще тогда, когда она по дурости меня предала».
– Идемте, в самом деле, – проскрипел он, делая шаг следом за Энолой, – ловить здесь больше нечего.Только мне бы хотелось дождаться, чтобы узнать, почему ей стало плохо. Я ж все-таки Магистр Надзора, должен знать, на ком женится король.
Энола молча кивнула и, схватив за руку, потащила следом за собой.
– Сейчас, – устало буркнула она, – найдем укромное местечко и поговорим. Вы меня изрядно напугали, Мариус… Я уж думала, что сорветесь.
***
Как-то… С большим трудом, но он все же не сорвался.
Плелся за Энолой, ничего перед собой не видя. Вернее, не так: перед глазами стояло бледное личико Альки, словно окруженное мягким перламутровым сиянием. Или это тяжелое жемчужное ожерелье так блестело, уже и не понять. Он стискивал челюсти до зубовного скрежета и заставлял себя не думать о ней. Просто. Ничего. Не думать. Потому что тварь, засевшая в астрале, могла почуять отголоски его мыслей, и тогда обман вскроется, и Алечка снова будет в опасности. А ему этого не нужно. Лучше потерпеть еще немного – хотя, видит Пастырь, это почти невозможно.