Аркашины враки

Генрих сейчас совсем не в форме, засыпает на ходу, зевает. Но пытается отвечать.

– Ох, Робик… А как же Нора? А Тина и Солик? А такса Полли?..

– Жена и дети – это почти я сам, это не интересно. И главное, они обходятся без меня! Не то что ты! Полли – хорошая псина, но она вечно ждет щенков. Ей тоже не до меня.

Генрих и Робик уходят с балкона. Экран телевизора, гудевший всю ночь, ожил, на нем возникла сетка.

Генрих еле стоит.

– Выпей на дорогу.

– И ты, Генрих, перед сном.

Генрих покачивается, тупо смотрит на Робика. Робик разливает последнюю водку и замечает конверт.

– От нее? Без обратного адреса. Почему не вскроешь?

– Это последний патрон.

– Там же может быть адрес. – Генрих молчит. – Тогда я вскрою сам.

Генрих с ревом «Отдай!» валится на Робика, хватает его за горло, они падают на диван. Робик отбивается, встает.

– Псих! Мишугене! Масхар хренов…

А Генрих-то уже спит. Робик укрывает его пледом, с отвращением нюхает сигарные окурки, собирает в кулек, свернутый из газеты, достает из кармана «мерзавчик» водки, пишет на салфетке записку, достает из бумажника несколько денежных купюр, задумывается, добавляет еще одну. Деньги кладет под записку, сверху ставит мерзавчик, уходит. За ним брякает дверь. Ветер с открытого балкона гуляет по комнате, шевелит газеты, колышет ёлочку. В телевизоре возникает заставка: Москва, Кремлевская стена. Раздается мелодия песни «Утро красит нежным светом…»

Генрих Масхарашвили видит сон.

Он в Амстердаме, на Всемирном фестивале дураков, он в костюме Наполеона. Король дураков Джанго Эдвардс – абсолютно голый гигант с бантиком на причинном месте – вручает Масхару золотой лавровый венок. Генрих произносит речь. По ходу речи он играет Наполеона, Муссолини, Гитлера, Сталина, Мао и Ленина. То он фюрер с челкой и усиками, то Муссолини, то Сталин с трубкой, то Мао, то Ленин с кепкой… Он стоит на возвышении и порой как бы застывает, становясь очередной статуей. Время от времени его истуканы валятся с постамента, и тогда клоуны подхватывают его и ставят снова. И Генрих оживает в новой маске. Внезапно в ряду его персонажей возникает Пушкин с Тверского бульвара. Генрих становится в позу поэта, аккуратно опускает неведомо откуда взявшийся цилиндр на правую ягодицу и задумывается.

Он меланхолично смотрит в амстердамский, по-карнавальному бурлящий зал. Но это уже другой зал, серый, из серого телевизора, аплодирующий. У прохода сидит молодая женщина в строгом костюме. Генрих узнает в ней Марию. Она встает и все быстрее идет к выходу. Генрих спрыгивает со сцены, бежит за Марией. За ним по серому залу несется его пестрая свита – это клоуны из Амстердама, среди них Джанго, Слава Полунин, Джастин Кейс, Нола Рей, Папа, Леня Лейкин, Кефт, Анварушка… Вот они высыпают на серую улицу, где их не замечают. И понятно – ведь все они попали в кинохронику, идет обстрел города, рушатся дома. Но и трамваи ходят, и мороженщица предлагает свой товар детям, и кафе работают. Вдали улицы мелькает Мария. Ее останавливает веселый Артур с автоматом, проверка документов. Зачистка. Артур рассматривает паспорт Марии, лукаво поднимает бровь, улыбается. В это время рядом беззвучно взлетает на воздух соседний дом, рушится огромная стена. Артур оглядывается, лицо его, как в немых лентах начала века, искажается ужасом и гневом, он стреляет из автомата по бегущей толпе, Мария убегает. И Генрих бежит за ней. Вот она сворачивает за угол, Генрих за нею. И внезапно из кинохроники вваливается в яркий праздничный Париж. По ветру полощутся фантастические знамена, с одним из них – Валико. Улица перегорожена баррикадой, Валико со знаменем стоит на баррикаде, помогает Марии подняться. Она – Свобода на баррикадах. Но баррикаду заволакивает дым, и Мария тонет в нем, Генрих больше не видит ее. И тогда он, снова Наполеон, штурмует баррикаду во главе армии клоунов. Раздается взрыв, треуголка Наполеона летит прочь. Дым рассеивается. Генрих, оглушенный, опаленный, сидит на лавочке у деревянных ворот в провинциальном русском городе. Распахивается пасмурное небо, необъятная даль, на фоне неба – Троицкий собор. Мимо по дороге идет женщина с коромыслом. Генрих шепчет: «Хозяйка, дай напиться». И слышит голос Марии: «Сейчас, барин, сейчас…»