Аркашины враки

– Что вы, что вы, сударыня! – Робик впадает в бестолковую суету гостеприимства. – Вы видите – мы счастливы. Прошу вас, будьте как дома. Здесь не слишком-то прибрано, но мы это сейчас…

Сгребает со стола сливовые косточки и огрызки, роняет пепельницу, лезет за нею под стол.

Генрих кричит Робику из глубины спальни:

– Водку не опрокинь! – Возвращается из кухни с бутылкой, подаренной Ией.

– У меня осталось немного коньяка. Ия, выпей с нами. Садись.

– Я принесла хачапури. Еще горячее.

Робик вылезает из-под стола.

– Какая прелесть!

Ия разворачивает хачапури, достает посуду, наводит порядок, ставит опрокинутые цветы.

– Когда я тебе позвонила и ты сказал, чтоб я пришла попозже, я решила приготовить хачапури. Не идти же с пустыми руками. А пока оно готовилось, я написала опровержение в газету. Конечно, это глупо, но мне так захотелось хоть что-нибудь сделать! – Обращается к Робику: – Вы читали, что там написано про Генриха?

– Он читал. Ия, родненькая, не суетись, выпей с нами.

– Да-да, сударыня, прошу вас! – Робик подает Ие стул. – Генрих, ты нас не представил.

Генрих наливает Робику и себе водку, Ие коньяк. Язык у него слегка заплетается.

– Д-да. Ия, это мой Альтер Эго… В общем – родственник. Он почти я, только его зовут Робик. Он гораздо лучше меня. Он писатель. Он заботлив. И почти не пьет. У него много друзей. Одного друга зовут Генрих. А другого Петя. Выпьем за дружбу!

Робик протестует:

– Нет уж, позволь. Ия, я предлагаю тост за вас. Вы пришли, и в этой унылой ржавой норе зажглось солнце.

Генрих согласен:

– Да, Ия, да. Это правда.

– Я пью за вас, дорогая Ия, за наше знакомство. За то, что мне посчастливилось на старости лет увидеть такую молодость, и такую красоту, и такую доброту!..

Генрих встает.

– Ия, в твоем лице я пью… за тебя!.. – Пьет. Он окончательно пьян. И весел. – Что это ты принесла?

Ия смущена, она выпивает коньяк и немедленно розовеет. Разворачивает туго свернутый и перевязанный аптечной резинкой свиток. Это газеты.

– Я много лет собираю всю прессу о тебе, Генрих. Сегодня я решила – в тебя эти статьи могут вселить уверенность, помогут тебе.

– Конечно, помогут! Конечно, вселят! Сейчас мы начнем новую жизнь. Устроим маленький детский праздник. Новый год! Вот только сделаем ёлочку.

Генрих берет несколько газет, скручивает их, надрезает и из трубки осторожно вытягивает длинную «ёлочку». Ставит ее в вазу с цветами, самый крупный цветок втыкает в вершину. При этом Генрих тихонько напевает детскую новогоднюю песенку. Ия с восхищением глядит на Генриха. Он достает из ящика в серванте маленькие свечи, зажигает их одну за другой, втыкая, куда придется. Гасит свет. Одну зажженную свечку подает Ие.

Глаза Ии полны слез.

– Генрих, ты волшебник.

Генрих зажигает и зажигает свечи.

– Да, я умею всё. Я только не умею заботиться. Но зато я умею глотать ножи!

Бросает свечи, хватает со стола нож, которым Ия нарезала хачапури, и «глотает» его, да так, что нож «застревает» у него поперек горла. Это так страшно, что Ия вскрикивает, ей становится плохо. Робик бросается к ней, брызжет водой. Она приходит в себя.

В этот момент все в комнате начинает трястись, раздается грохот. Робик, за ним Ия и Генрих бросаются на балкон. По ночной улице один за другим, медленно, со скрежетом поворачивая пушки, как бы примеряясь к целям, проходят три танка. Скрываются за поворотом. В окнах дома напротив зажигаются и гаснут огни. Генрих, Робик, Ия переглядываются.

Робик, бледный и трезвый, произносит с чувством:

– Мир вывихнут. «Распалась связь времен…»

Генрих смотрит вслед танкам.

– Пойдем выпьем.

В комнате безмятежно сияют свечи. Впрочем, одна из них упала на ковер, и ковер тоже безмятежно пылает. Робик затаптывает пламя, одну за другой гасит свечи. Генрих наливает водку и коньяк.

Ия движется как сомнамбула, напевает:

– Свеча упала на ковер и запылала, как костер.

Включает свет. Робик стоит посреди испорченного ковра с огарками свечек в руках.

– Только бы не пролилась кровь.

Ия смотрит на него и, словно очнувшись, отвечает с неожиданной мрачной решимостью:

– Нет, пусть прольется! Лишь бы все изменилось. Так больше жить нельзя.

– Как, родненькая? – Генрих с любопытством смотрит, как Ия наливает себе коньяк, полстакана.

– В ожидании перемен. В ожидании утра новой эры! Оно придет, но сначала на востоке должна вспыхнуть алая полоска крови. Нужна жертва.

Ия поднимает стакан, рассматривает его на свет и пьет. Щеки ее пылают, глаза блещут, она прекрасна, как Валькирия.

Робик с ужасом и восторгом смотрит на нее.

– Но, сударыня, у меня дети!..

Генрих обессиленный сидит в кресле.

– Ия, девочка, не надо крови… поставь чайник.

Ия сразу становится нежной и кроткой.

– Сейчас, Генрих, сейчас.

Убегает на кухню.

У Генриха видение. Восход над горами, между двух гор алая капля восходящего солнца, она все растет, набухает и вдруг проливается в реку, река загорается алым огнем. Все это под ритмичную, мучительную, все расширяющуюся мелодию. Внезапно всё сменяется тишиной и лицом Ии.

– Генрих, чай готов. Тебе наливать?

– Я, кажется, засыпаю…

Генрих закрывает глаза.