Аркадия

БАРЧИНИО

Где я сижу, здесь Мелизео сетовал;
Он пел, на буке вырезав: «Несчастие,
Филлида умерла; я не последовал!»

СУММОНЦИО

Как жаль его! И что, к нему участия
Не проявили боги милостивые,
Не разлучили с жизнью горней властию?

БАРЧИНИО

Я небеса корю несправедливые;
Драконьим жалом, ядами гадючьими
Язвят мне сердце думы несчастливые,

Прочту на можжевельнике меж сучьями:[378]
«Ты, умерев, послала мне мучение», —
Нет скорби равной меж скорбями жгучими!

СУММОНЦИО

О, покажи ты это мне растение,
Чтоб я поплакал над бедой теперешней,
И в сердце не иссякнет удручение!

БАРЧИНИО

Их тысяча. Гляди, и ты поверишь мне,
На мушмуле под кроною ветвистою;
Но древо ломкое, ты с ним побережней.

СУММОНЦИО читает:

«Уж не завьешь ты локоны златистые,
Уже с венком они не будут смешаны,
От слез моих кустистые и мшистые».

БАРЧИНИО

Вот, прочитай-ка на стволе орешины:
«Не убегай, Филлида, подожди меня,
И как же без тебя я, не утешенный?»

СУММОНЦИО

«Филлида» — сладко мне при этом имени;
Поищем же другие начертания,
К другим древам нужда зовет пойти меня.

БАРЧИНИО

А здесь табличку, дар для поминания,
Смотри, повесил на сосну пригожую;
Мне влезь на плечи, обостри внимание.

Разуйся, посох свой сложи к подножию,
Суму и плащ; держась за ветвь зеленую,
Прочтешь ты надпись с прочими не схожую.

СУММОНЦИО

Препоны нет, я вижу надпись оную.
«Тебе сосну, Филлида, посвящаю я;
Здесь лук Дианин со стрелой каленою,

И в честь твою алтарь сей воздвигаю я;
Се чтимый храм, гробница величавая,
И о тебе здесь слезы проливаю я.

Сложу горою здесь цветы и травы я,
Но ты, вознесшись в дали эфемерные,
Не презри песнь, что пел тебе во славу я.

Склоняй к нам чаще взоры милосердные,
Здесь на стволе прочтешь ты стих почтительный:
— Филлиды древо я; склонитесь, смертные»

БАРЧИНИО

Что если прочь отбросит он стремительно
Свирель свою любимую, желанную,
Взяв обоюдоострый нож язвительный?

Не полетят ли стоны в даль пространную,
«Филли-Филлида!» не вскричат камышины,
Так что как будто слышно песню странную?[379]

СУММОНЦИО

А коли в горних звуки те услышаны
Не будут вовсе? Жалостью наполнилась
Душа моя от речи сей возвышенной.

БАРЧИНИО

Потише, друг, хочу я, чтоб исполнилась
Другая песня, что была им сложена;
Но лишь начало мне пока припомнилось.

СУММОНЦИО

От слов столь сладких сердце растревожено,
Не терпится. Начни же песню звучную.
Всё вспомнишь, будь начало лишь положено.

БАРЧИНИО читает на память некоторые стихи Мелизео:

«Что ж, Мелизео, смертью злополучною
Филлида отнята! Не узришь милую,
Ты тьмой объят и болью неотлучною.

О пастухи, вы над ее могилою
Сложили песнопение чудесное
И делите со мной тоску унылую.

Зовете, плакал с вами чтоб совместно я,
На всех одна печаль невыразимая,
И день и ночь рыдаю повсеместно я.

Здесь, на гранате, длань неутомимая,
На сливе чертит, на рябине-скромнице,
Сколь тяжка скорбь моя неповторимая.

Коль ствол надрежешь или сам надломится,
Сок выступит, что цветом схож со смолию,
И горесть, что во мне, тотчас припомнится.

И розы алыми не станут более
С тех пор как скрылось Солнце ясноликое,
И разлученный с ним крушусь от боли я.

Увянет разнотравие великое,
Протухнут рыбы меж песками донными,
В дубравах сих зверье повымрет дикое.

Коль станем под Везувия мы склонами,
Увидим что же? Кисти виноградные,
Плоды зачахнут, сделавшись зловонными.

Налягут тучи плотные, громадные
На оба горных пика; извержения,
Быть может, снова грянут беспощадные.

И кто оценит все опустошения,
О Мерджеллина, коли пеплы черные
Засыплют лавры свежие весенние?

Антиниана, дни настали вздорные,
Вот гибнет роща миртовая нежная:
Игольник на тебе да травы сорные!

О Низида (так Дорида мятежная
Еще не потрясала берега твои,
На Позилиппо так не шла, набежная!) —

Где травы, молви мне, и где леса твои,
И кроликом, и зайцем населенные?
И что же, не порадуешь нас жатвою?

Что ж, пустоши узрю уединенные
И ручейки, что стали льдом от холода,
Где стрелы остужал Амор каленые?

О, сколько пастухов умрет от голода,
Чьи домы близ тебя, Себет, поставлены,
И узришь обезлюдевшие долы ты.

Тебя почтит сам Эридан прославленный,
Сам Тибр тебе промолвит: «соболезную»;
Твои наяды скорбны днесь, подавлены.

Смерть унесла пастушку разлюбезную,
Чей лик являла гладь твоя зеркальная,
Когда ты славу обретал небесную.

Скорей чреда времен пройдет печальная,
Забудут плуги, грабли, тяпки на поле,
Чем вновь ее узрит волна кристальная.

Несчастный, всё течешь, а не пора бы ли
Прервать свой бег и в пропасть рухнуть в скорости,
Коль сиро ныне без нее в Неаполе?

Не предсказал ли, родина, я горести
В счастливый день от радости сияющий,
В написанной своей хвалебной повести?

Услышь, Вольтурн, и ты, Силара, я еще
Спою свое сказанье, так что скажете:
«Нет меры скорби, в сердце пребывающей».

Ни древ, ни скал нигде вы не укажете,
Где не прочли б «Филлида», с горем поровну
Вам, пастухи, рыдать, придя на пажити.

Хоть кто мотыжь или возьмись за борону,
Или за плуг — услышавши тоску мою,
Заплачет всяк и их отбросит в сторону.

Но часто к вам я обращаюсь думою,
Места, для сердца некогда приятные,
Не зная, где мне скрыть слезу угрюмую.

О Кумы, Байи, ванны благодатные,
Как слышу, что вас хвалят люди праздные,
Так в сердце дрожь и муки необъятные.

С тех пор как смерть взяла мою прекрасную,
Я донимаю твердь и высь кручиною,
Как матка, что зовет телка внапрасную.

Уже Аверна, Тритулы, Лукрина я
Не узрю боле; грезой увлекаемый,
Не побегу в ту скрытую долину я,

Где, может, след остался обожаемой
С тех пор как шаг сдержала средь цветов она,
Моим призывом грубым окликаема;

Быть может, будет снова очарована
Душа моя, увидев луг пестрящийся,
Где явится в цветах, как в царстве снов она.

Но как узрю я дымами курящийся
Вулкан, чреватый серой устрашающей,
Коль меркнет взор под влагою струящейся?

И всё же ярой влагой закипающей
Он брызжет в небо из громадной трещины,
Тяжелый запах чует обоняющий;

На нем я зрил небесный образ женщины,
Что услаждалась тем землетрясением,
Словам внимая, кои к ней возвещены.

Несчастный, я в слезах, объят смятением!
Любил живую, ныне сердце мается,
По следу умершей брожу с волнением.

Весь день мной чудный образ созерцается,
А в ночь зову ее, крича пронзительно,
И часто мнится, будто откликается.

Порою кажет дротик мне язвительный
В своих очах и говорит загадкою:
«Вот средство от скорбей, оно целительно».

Стою пред нею со слезой несладкою;
Рыдал бы аспид, ядами пропитанный, —
Такие стоны шлю я к ней украдкою.

Грифон, близ аримаспов древле виданный,
Столь не жесток, ведь сердце не кременное,
Чтоб, как она, исчезнуть неожиданно.

На левый локоть опершись, смятенно я
Смотрю, как светит солнце это жгучее,
И обращаю слово к ней мгновенное:

«Как бык, что обломал рога могучие,
Как вяз, лишенный повилик объятия,
Так без тебя я. Ах, не жил бы лучше я!»»

СУММОНЦИО

Возможно ль, чтобы на сердце печатию
Лежала страсть жестокая, бесплодная,
От мертвого огня приняв зачатие?

Какой же зверь или скала холодная
Не ощутит в утробе содрогание,
Лишь зазвучит та песня благородная?

БАРЧИНИО

Когда берет он цитру, при звучании
И небо даже надвое расколется:
Любовь терзает, мучит сострадание.

«Филлида» — всюду здесь и там глаголется;
«Филлида» — камнем вторится и елию,
Никто иным напевом не доволится.

СУММОНЦИО

Скажи, хоть очи полны влагой велию,
Открылась ли темница беспросветная,
Где Парки предаются рукоделию?

БАРЧИНИО

«О Атропос, о Лахезис зловредная
И ты, Клото, — взывал он к ним в унылости, —
Пусть вырвется душа на волю бедная!»

СУММОНЦИО

Отары гибнут, от болотной гнилости
Муравы чахнут, рощи оголяются,
Поскольку Небеса не знают милости.

БАРЧИНИО

И лебеди и совы появляются,
Те стонут, эти ухают в ответ ему,
Когда он с жаворонком петь сбирается.

Затем взывает к солнцу он рассветному:
«Жестокое, к чему твое рождение?
Мне втуне свет твой, он не в радость бедному.

Ты всходишь, чтоб я вывел на пасение
Свои стада? Не мучь меня, я в трепете,
Во мне ты вызываешь отторжение.

Я от тебя стремглав бегу в вертепы те,
Где ночь царит; и тьмою очи застланы;
Лучи, меня вы только жжете, слепите.

Куда ни гляну, всюду мрак распластанный,
Мое светило озаряет край иной,
А здешний сумрак разогнать не властны мы.

Я словно бык, от зноя в тень утаенный,
Как жалкая лоза, опор лишенная,
Покинутый, крушусь тоской отчаянной.

Так плачу и стенаю нощно, дённо я.
«О Мелизео, — лира сокрушается, —
Не быть мне больше лавром оплетенною».

Вьюрки, дрозды меж тем ко мне слетаются,
И соловья я слышу трели близкие:
«Вам, мирты, травы, плакать полагается».

Вот со скалы вороны грают низкие:
«Днесь море скорбью дышит и обидою,
С ним Капри, Прочида, Мизен и Иския».

Я горлинку, что вскормлена Филлидою,
Увидел на ольхе сухой, которая
Уже не зацветет под злой планидою,

Стенала та: «Предвижу зиму скорую,
Где защититесь, где, телицы, ляжете,
Коль облысели горы словно хворые?»

При этом засмеяться можно, скажете?
И мнится, говорят быки мычанием:
«Ты тот, чей стон гнетет и высь, и пажити»».

СУММОНЦИО

По сей причине люд с великим тщанием
Внимает Мелизео: песни вечные
Растрогают и скалы состраданием.

БАРЧИНИО

О бук, простерший ветви безупречные,
Сочтешь ли, сколькими колеблем стонами,
Что словно ветры иль меха кузнечные?

И день и ночь, в душе запёчатлёнными,
Живу стихами Мелизео ныне я,
И хоть молчит он, всё ж пленяюсь оными.

СУММОНЦИО

Дабы доставить радость мне, Барчинио,
Их на коре древесной напиши же ты,
Чтоб их читать на дубе и на пинии.

О ветры, вы, что дерева колышете,
Несите песни чрез поля далекие,
Вы, Резина и Портичи, услышите.

БАРЧИНИО

Вот лавр взвалил на плечи он широкие
И молвит: «Лавр, склонись над сей могилою,
Пока тут сею мяту, артишоки я.

Велит мне небо, чтоб богиня милая
Была немолчно мною воспеваема,
Чтоб в сердце я навеки сохранил ее.

И будет слава та незабываема,
Пока живу, и пастухами близкими
Твоя могила будет почитаема.

С тосканскими расставшись, с Лигурийскими
Горами, деревень далеких жители
Придут и прах ее оплачут искренне.

Прочтут лишь надпись в скорбной сей обители,
И сердце будет холодом напоено,
И остро боль уколет посетителей:

«Филлида, как строга была со мной она,
А ныне здесь, безмолвная, смиренная,
Под камнем сим холодным упокоена!»»

СУММОНЦИО

Барчиньо мой, пока стихи почтенные
Под сводами читаешь ты древесными,
Со вздохом светит день на долы бренные.

БАРЧИНИО

Суммонцио, стволы я сими песнями
Здесь покрываю, чтобы без преград расти
Их славе между странами окрестными;

Тичино, Адда подивятся сладости
Тех песен, кои Мелизео сложены,
Филлида в горних возликует в радости;

И с Минция брегов пастух восторженный
Посадит лавр, чтоб помнили поэта мы,
Как помнить людям Титира положено.

СУММОНЦИО

С Филлидой в мире жить бы много лет ему,
С ней вечность провести б неизмеримую;
Но кто прочтет скрижаль Небес неведому?

БАРЧИНИО

Он часто здесь зовет свою любимую;
А днесь пред алтарем стоит в безмолвии
И фимиамом чтит невозвратимую.

СУММОНЦИО

Пусть, друг мой милый, у тебя ни молнии,
Ни град жестокий, ни ветра мятежные
Не тронут дома с закромами полными,

Ты плащ свой скинь на эти травы нежные
И сбегай, призови скорее к нам его;
От Неба милость да познаем, грешные!

БАРЧИНИО

Нет, много легче, чем призвать упрямого
Из тайного его уединения,
Пойти самим к нему, послушать там его.

СУММОНЦИО

О, чтобы уловить живое пение,
Я б перечислил все его деяния.
Коль оплошаю, заслужу презрение.

БАРЧИНИО

Подняться надо, чтоб увидеть здание,
Там на холме живет отшельник благостный,
Сей пастырь, чей удел теперь — страдание.

Но дабы ветер не мешал нам тягостный,
Укроемся, давай под сень плодовую,
Взойти успеем мы на холм безрадостный.

СУММОНЦИО

Фортуна, доброй будь, а не суровою,
Тебе овечку жертвую; другую же —
Ветрам, чтоб хмарь не навели грозовую.

Мне смерти не желай, о ветр бушующий,
Но донеси-ка глас его возвышенный,
Пленяющий, хладящий и волнующий!

БАРЧИНИО

Да, он идет к нам, небом мы услышаны!
Звучит цевница сладостной молитвою,
Уйми-ка псов, а то ведь лают вишь они.

МЕЛИЗЕО

Филлида, на груди храню власы твои
И часто, часто взор к ним обращаю я,
Тоска тогда мне режет душу бритвою.

Их связываю часто, распускаю я
За прядью прядь, от слез пролитых волглую,
И осушив, со вздохом их скрываю я.

Я тешусь сирой, грубою эклогою,
Но если плач на Небе награждается,
И Смерть саму стенаньями растрогаю.

Филлида, плачу о тебе, красавица,
Мои стенанья мир весь растревожили.
Коль страсть благая Летой не смывается,

Прошу я, помни, как с тобой мы пожили.[380]