Аркадия

«Это те тростинки, что обнаружил в своей руке великий бог, нынче виденный вами, когда, шпоримый любовной страстью, в этих рощах преследовал он красавицу Сирингу. После того, как насмехавшаяся над ним нимфа внезапно обратилась тростником, здесь он часто вздыхал, вспоминая давний свой пламень, и вздохи его порождали сладостную мелодию. Так, уединившись в сем одиноком гроте, воссел он однажды среди пасущихся коз и начал скреплять тростинки свежим воском одну за другой таким образом, чтобы они постепенно укорачивались и пальцам было бы удобно их касаться, в чем, разумеется, вы можете убедиться и сейчас. Много дней проводил он в этих горах, наигрывая на цевнице и оплакивая свои несчастья. После неведомо как перешла она в руки одного пастуха из Сиракуз[277], который прежде чем кто-либо иной, не боясь ни Пана, ни иных богов, осмелился играть на ней над чистыми водами Аретузы, своей соотечественницы. По преданию, когда он пел, все окрестные сосны отвечали ему, покачивая в такт своими верхушками; лесные дубы, забыв о своей дикости, покидали родные горы, чтобы послушать его и простирали частенько свою приятную тень на внимавших певцу овечек; не было такой нимфы либо фавна в наших лесах, чтобы не утрудились бы они сплесть венки, дабы украсить свежими цветами кудри юноше. Но когда сей пастух был взят завистливой смертью, перешла она как последний дар к мантуан-скому Титиру[278] и, передавая ему ее, Пан с тяжелым сердцем вымолвил: «Ты будешь вторым владельцем, силою цевницы сей сможешь примирять враждующих быков, услаждая приятным ее звучанием лесных богов». Титир был рад оказанной ему великой чести и первым долгом, играя на этих тростинках, принялся оглашать леса именем прославленной им Амариллис[279], а затем поведал о пылкой страсти деревенщины Коридона к Алексису и о состязании соперничавших Дамона и Алфесибея. Его искусство подчас вгоняло телиц в такое изумление, что забывали они о своих пастбищах и, ошеломленные, застывали на месте перед пастухами; стремительные реки останавливали течение, уже мало заботясь о том, чтобы воздать морю привычную дань. Еще поведал на ней Титир о смерти Дафниса и что пел старик Силен, и о неистовой любви Галла, как и о прочем другом, что, сдается мне, незабвенно в наших лесах и будет помниться, пока на свете существуют пастухи. Но так как природа его наделила куда более высокими замыслами, не удовольствовался он скромными напевами и заменил тростниковую свирель, что теперь перед вами, на более крупную и более новую, дабы лучше воспеть предметы возвышенные и преклонить к этим лесам слух величайших консулов Рима[280]. После того, как оставил своих коз, взялся он обучать селянина искусству земледелия и уже тогда лелеял мечту воспеть более звучной трубой брани троянца Энея; цевницу же повесил здесь, где вы ее видите, в честь нашего бога, как благодарность за возданную милость в пении. После него в этот лес не приходил ни единый пастух, что мог бы играть на ней столь же достойно, хотя многие, подстрекаемые жгучей охотой, пробовали себя на ней и не раз[281]. Но дабы за этими разговорами не канул бесполезно день, пора обратиться нам к тому, ради чего пришли мы сюда; я говорил, что знания мои и умение всем вам будут полезны не меньше, чем ему одному, и я не меньше, чем ему готов помочь всем вам. И хотя сейчас из-за убыли рогатой луны время не подходящее для заклинаний, всё же послушайте, что я скажу о месте и способе, где и как можно достичь желаемого. И перво-наперво ты, влюбленный пастух, внимательно склоняй слух к моим наставлениям, ибо они тебя больше других касаются.