Аркадия

Часто высокие и раскидистые деревья, взращенные природой в диких горах, отраднее созерцателю, нежели ухоженные растения, взлелеянные заботливыми руками и услаждающие взоры в пышных садах; также и лесных птиц, распевающих в зеленой листве, слушать намного приятней, нежели в людных городах тех, что в украшенных и уютных клетках уже не радуют нас своей выучкой. Оттого, как я считаю, и выходит, что читать дубравные канцоны, вырезанные на негладкой коре бука[20], не менее приятно, чем приглаженные стихи на ровных страницах раззолоченных томов; и вощёные пастушеские тростинки[21], оглашающие цветущие долины, быть может, звучат приятней лощеных дорогостоящих самшитов[22] у музыкантов в помпезных залах. А кто сомневается, что для человеческого разума отрадней источник, пробивающийся волей природы из живых камней, окруженных сочными травами, чем все другие, искусственно оправленные белейшими мраморами, сияющими обильной позолотой? Конечно же, никто. Итак, уверенный в том, я могу на этих пустынных побережьях среди внимающих дерев[23] и немногих собравшихся пастухов как рассказывать грубоватые эклоги, исходящие из самих природных недр, приукрашивая их там, где есть изъяны, так и в сладостной тени под шепот журчливых источников слушать пение аркадских пастухов, при котором не раз, а тысячу раз горные божества, покоренные его сладостью, склоняли свой внимательный слух, а нежные нимфы, забывая о преследовании трепетных животных, слагали свои колчаны и луки к подножью высоких сосен Менала и Ликея[24]. Отчего и я, если то будет мне дозволено, больше стяжаю славы, приложив к своим устам скромную свирель Коридона, данную ему некогда Даметом[25] как драгоценный дар, звучащую на манер Палладиной флейты[26], которой возгордившийся сатир[27] вызывал Аполлона себе на великое горе. Также уверен я, что лучше тщательно возделывать свой небольшой участок земли, чем из-за плохого ухода обрекать великие утодия жалкому запустению.

ПРОЗА 1

На вершине Парфения, не самой низкой горы в пастушеской Аркадии, располагалась приятная равнина, не слишком просторная, ибо то место было узким и неудобным, зато вся поросшая изумрудной травой[28]; и как ненасытные овечки, жадно щиплющие траву, здесь не паслись, то в любое время года зелень там не скудела. Здесь, если я вам не солгу, росло, может быть, двенадцать, а то и четырнадцать деревьев, таких удивительных, превосходной красоты, что любой, увидев их, решил бы, что сама искусница природа испытала великое удовольствие, создавая их[29]. Несколько отдаленные друг от друга, растущие как придется, они своей редкостностью и природной красотой сверх меры облагораживали это место.

Здесь встретится стройнейшая, лишенная узловатостей ель[30], рожденная стойко переносить все опасности моря[31], могучий дуб и высокий ясень с куда большим числом ветвей, и благодатно раскинувшийся платан; тень от их крон покрывает собой немалую часть прекрасного и обильного луга. А вот дерево с более узкой кроной, чья листва некогда увенчала Геркулеса и стволами которого встарь обратились несчастные дочери Климены[32]. С одной стороны, выделялись извилистый каштан, пышный самшит, со своими остроконечными листиками, ростом превышающий сосну, отягченный тяжеловесными плодами; с другой — тенистый бук, непорочная липа и ломкий тамариск вместе с восточной пальмой, что служит вожделенной и достойной наградой победителю. А меж всеми прочими, посередине, близ ясного ручья тянулся к небу прямой кипарис, неподдельно подражающий высоким столпам, так что в него не только юноша Кипарис, но, с позволения сказать, сам Аполлон не погнушался бы превратиться. Названные деревья не только не были столь нелюбезны[33], чтобы их сень возбраняла солнечным лучам проникать в восхитительный лесок, напротив, они были столь милостивы, что редкая здешняя травка была защищена ими от знойной истомы. И как в любое время года приятным было это место, то цветущей весной наипаче, чем во все остальные времена года.

Сюда по обыкновению сходились пастухи, приводя с окрестных гор стада, и здесь в разнообразных и непростых состязаниях мерились они силами: метали тяжелую свайку, стреляли в мишень из лука, упражнялись в легких прыжках и крепких единоборствах[34], в коих помогала им деревенская смекалка; но чаще испытывали друг друга в пении и игре на свирели, не оставляя победителя без должной похвалы и почета. И однажды случилось так, что все окрестные пастухи собрались здесь вместе со своими стадами, и каждый по своему соображению стал измышлять, чем бы развлечься, какой бы чудесный праздник устроить; кроме одного Эргасто[35], который, не в силах ни говорить, ни чего-нибудь делать, сидел у подножья дерева, позабыв и себя самого, и стада свои, будто утес иль чурбан какой-либо, несмотря на то, что прочих пастухов превосходил он приятностью и приветливостью. Проникшись состраданием к несчастному, Сельваджо, чтобы хоть немного ободрить его, дружественно и громко обратил к нему сии речи:

ЭКЛОГА 1