Ариадна

Я все ждала, когда Дионис скажет, что ему пора – мир ждет, направится к морю и исчезнет. Однако он не спешил. О матери своей поначалу не заговаривал, но как-то во время вечерней прогулки по берегу, уже вошедшей у нас в привычку, снова завел о ней речь.

– Мать моя в самом деле была смертная, как я уже сказал. А отец мой – Зевс, бог грома и молний и правитель Олимпа. Хоть жена его Гера жестоко ревновала, отец не мог понять, почему должен противиться искушениям – ведь внизу, на земле, столько красивых девушек ходит. Ослепительная белорукая Гера принадлежала ему, но одной женщины Зевсу всегда было мало, пусть она и царица среди богинь. Так что, увидев Семелу, он без раздумий решил заполучить ее.

Само собой. Знакомая история. Однако в устах Диониса слова эти приобретали некий едва различимый, подспудный смысл. Боги берут что хотят и когда хотят. Но чего хочет Дионис? Он смотрел на меня открыто, прямодушно, и хоть я ни на миг не забывала, что может случиться дальше, и была наготове, просто продолжал рассказ.

– Ухаживания прекрасного юноши моя мать Семела приняла с удовольствием. И когда он назвался самым могущественным из бессмертных, в словах его не усомнилась. А когда повел ее в укромную бухту, подальше от недремлющего и назойливого ока своей жены, не сопротивлялась. В свой срок живот Семелы раздулся, и она принялась хвастать перед всеми, кто готов был слушать, что носит в утробе ребенка самого Зевса. Услыхала Гера, как глупая смертная девчонка бахвалится сыном, зачатым от бога, и задумала отомстить. Пришла к моей матери под видом старухи и подвергла сомнению ее слова.

– Почему Зевс не явится к тебе во всем своем золотом блеске, как является к бессмертной жене? – спросила Гера у Семелы. – Заставь его показаться в истинном обличье, и тогда уж точно будешь знать, чьего сына носишь.

Дионис замолчал. А у меня все внутри перевернулось. Как злобная Гера расправляется с несчастными смертными любовницами Зевса, я знала. И сочувствовала Дионису, которому приходилось пересказывать случившееся с матерью, ведь Гера, конечно, и здесь схитрила, не иначе.

– Вот Семела и пошла к Зевсу и заставила того поклясться, что любую ее просьбу он исполнит. Отец и поклялся, смеясь, – Стиксом поклялся, великой рекой, всякий дух уносящей в сырые сумерки подземного царства. Такую клятву не обойдешь. Даже всесильного, могущественного Зевса эта клятва связала нерушимыми узами. И когда Семела произнесла свою просьбу – явись, мол, мне настоящим, бессмертным богом, – отец сразу понял, что Гера его разоблачила и такова ее месть. С тяжелым сердцем сбросил он смертную оболочку и предстал в грозном и ослепительном божественном обличье. Такого зрелища ни один человек не выдержит. В мгновение ока моя беременная мать превратилась в пепел.

Я сглотнула. Так хитроумно и страшно было возмездие Геры. Опять она обвела вокруг пальца неверного мужа. Опять платить за все пришлось женщине.

– Как тогда?.. – Я не договорила.

– Как я в уголья не превратился вместе с матерью? – Дионис мрачно усмехнулся. – Отец успел выхватить меня из ее утробы. Мне не настало еще время родиться, и до той поры Зевс надежно меня спрятал – зашил себе в бедро. Так что я дважды появился на свет и олимпиец по праву рождения, ведь мой отец питал меня своей золотой кровью, которая вымыла смертную кровь, доставшуюся бы мне от матери, сложись все иначе.

Меня кольнула жалость к нему – ребенку, оторванному от матери из одной лишь злобы и уязвленного самолюбия. Даже Минотавр познал нежность материнских прикосновений, пусть его обезумевший мозг и не мог понять, что такое любовь.

– Гера, конечно, не потерпела бы ребенка, которого хотела сжечь, в чертогах Олимпа, и отец доверил меня, младенца, заботам нимф с горы Ниса. Гера этих мест не любила, так что там я был спрятан надежно и мог спокойно расти.

Так вот почему он ведет себя совсем иначе, чем ожидаешь от бога, подумала я. Не в золотых чертогах Олимпа вырос Дионис, средь сонма холеных, жестоких бессмертных, дерущихся за превосходство. И живой его нрав, и улыбка, озарявшая лицо, и веселый, ласковый взгляд – все доказывало, что не учился он, сидя на коленях у Зевса, смотреть на белый свет как на накрытый стол: что хочешь – бери, чего не хочешь – выбрасывай.

– Так что я вырос на склонах этой горы, окруженный любовью и заботой стайки нимф. Нимфы эти, сестры, жили со своим отцом Силеном. Он и показал мне, как давить вино из винограда. Веселый был старик, все время смеялся над нелепостью жизни и очень любил вино. И меня смолоду обучал винодельческим премудростям – впрочем, об этом я уже сказал.