Читаем Аргонавт полностью

Как долго все это было на кладбище. В моей голове могильщики ровняют и похлопывают лопатами холмик, а минуты тянутся и тянутся, как эти рельсы, в бесконечность. Уходят и не уходят. Они уже в прошлом, и все еще тут, со мной, в настоящем, и протянуты в будущее. Они, как фрески. Будут всегда. Куда бы я ни пошел, со мной всегда, и я к ним приду. Снова и снова вижу и мать, и сестру. Так тошно, что я там с ними, земля, лопаты, стол, водка. Я не пью. Мать уговаривает: Ну, Пашенька, он же был твоим отцом все-таки. Не понимает. Мама, я не пью. Только чай.

Наливает чай. Ну, сколько можно! Бесконечное чаепитие.

Как эта лестница, ступени, рельсы, синее небо, недосягаемое и близкое одновременно. Сегодня здесь, завтра там. Времени нет. Время отсрочка. Иллюзия неуязвимости. Но честное слово, шел бы по ней и шел без конца. Я бы с удовольствием жил в этой иллюзии вечно. Даже в самых страшных мучениях есть отрада. Я согласен на малое. Мне и квартирки моей достаточно. Смерть так ужасна. Тем, что остается от человека. И мы видим только по эту сторону. Сморщенный тролль. Козявка. Труп. А что творится с душой, мы не знаем. Что с ней происходит по ту сторону? Какую мясорубку она проходит… За что нам это? И зачем пытаться быть лучше, если изначально конец один – истязание плоти и испепеление души?

Смерть разрывает тебя, как пальцы креветку.

Стоп!

Отдышаться. Сердце колотится. Войдите. Вот бы крикнуть. А что? Будет поезд, крикну, как в каком-то фильме. Крикну. Дойти до верха только надо. Кричать на самом верху… Когда один. Ни человека.

Вверх. Шаг. Вверх. Шаг.

Мать: он же был твоим отцом все-таки… И водку подносит. Всетки… за отца… всетки… Опрокинутый мир какой-то.

Шаг. Вверх.

Эти поминки меня угробят. Я превратил в безумное чаепитие похороны отца. Они никогда не кончатся. Если бы я ушел, я бы мог жить дальше. Хоть как-то. Но я остался, и теперь они во мне – все, сидят, пьют, и мертвый отец там, с нами.

Поезд!

Он бежит вверх. На мосту ни души. Пустота. Он торопится на середину моста. Поезд приближается. Несется под ногами. Не так уж и громко. Ну, давай!

Аэлита!

Еще!

Аэлита!

Громче!

Аэлита!!!

Поезд схлынул. Отголосок вопля дрожит в ушах. В горле комок жара. Давно забытый восторг распирает грудь.

Фу! Отдышаться…

Он тяжело дышит. В глазах плавают круги.

Ух! Отдышаться…

Отпустило. Отпустило!

Он легко сбегает по ступенькам вниз. Он торопится. Почти бегом. Так ходят по знакомому городу. Как если бы он тут жил и все и всех знал. Уверенно входит в интернет-кафе, предъявляет билетик.

«I have some minutes left, I guess».

«You bet you do. Number three in the corner is yours».

«Thank you very much».

«Any time, sir».

Ну? Что у нас там?

Ох! Слава Б.!

Status: On My Way To Cuzco

Яркая огромная фотография. Она! В смешной панаме, в больших солнечных очках, волосы развеваются. Как никогда живая! Пестрая кофточка – национальные краски флага Перу. Радость! Смеется и пальцами указывает себе за плечо – пальмы, индеец в перьях – нет, это попугай у индейца на голове… сразу два попугая! Кто все эти люди? Что это? Группа туристов? А впрочем, какая разница. 23 min. Lima, Peru.

Oh, honey bee!

Слава Б.! Молодец! Перу! Вот так надо! Молодец. Аяхуаска, шаманы, инки, Амазония… Молодец! Никого у меня не осталось, кроме тебя, Аэлита… Никого… Никто не радует меня, как ты – радость моя, свет, жизнь моя! Семь лайков сразу. От каждого моего ангела – тебе! И пару комментов.

Great news! Take care!

Have a good trip! Enjoy!

Ну и все. Можно уходить.

«Thank you very much! Have a good time».

«Welcome, sir. Same to you, sir».

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая проза

Царство Агамемнона
Царство Агамемнона

Владимир Шаров – писатель и историк, автор культовых романов «Репетиции», «До и во время», «Старая девочка», «Будьте как дети», «Возвращение в Египет». Лауреат премий «Русский Букер» и «Большая книга».Действие романа «Царство Агамемнона» происходит не в античности – повествование охватывает XX век и доходит до наших дней, – но во многом оно слепок классической трагедии, а главные персонажи чувствуют себя героями древнегреческого мифа. Герой-рассказчик Глеб занимается подготовкой к изданию сочинений Николая Жестовского – философ и монах, он провел много лет в лагерях и описал свою жизнь в рукописи, сгинувшей на Лубянке. Глеб получает доступ к архивам НКВД-КГБ и одновременно возможность многочасовых бесед с его дочерью. Судьба Жестовского и история его семьи становится основой повествования…Содержит нецензурную брань!

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги