Арахно. В коконе смерти

Хорошо держится, отметил про себя Толик. Никакой больше просительности в голосе — уже нет, лишь спокойный тон рекламного агента, уверенного: вы не устоите, купите все, что бы он не предложил.

— В естественных?.. — повторил Анатолий, уже зная, что согласится. В конце концов натурные наблюдения — именно то, чего так не хватало ему и прочим членам разношерстной творческой группы. Одними иллюстрациями в энциклопедиях и щукинскими лекциями про паука в разрезе должной компетентности не достигнешь. Может, и был у кого в девятилетнем возрасте широкий подоконник с обитаемой трещинкой посередине — только кто теперь вспомнит? А тут тебе и внешний вид, и движения, и повадки — изучай, не хочу. «Шэф просил, шоб было побольше реализьму», — как говаривал когда-то Папанов. «Особенно в нашем жанре, где доверие читателя к автору и без того на пределе», — продолжил цитату мудрый, как Будда, и толерантный, как дюжина жриц любви, Самойлов.

— Буду у тебя где-то через час-полтора, — решился Толик.

— Все, жду, — ответила Клара Кукушкина и дала отбой.

Банки оказались не трехлитровые, замотанные сверху марлей и перетянутые черной резинкой, как почему-то представлялось Толику, а специальные, напоминающие скорее небольшие аквариумы в форме усеченного конуса, всего четыре штуки.

— Ого! Вот сейчас бабахнет! — прошептал Толик, когда далеко за окном ярко полыхнула молния.

В ее недолгой вспышке он успел разглядеть на внешней поверхности ближайшей, банки отражение собственного лица и лица Клары, близкое и немного искаженное. От Толика, восходящей звезды среди арахнописцев, не могли укрыться нюансы. Такие, как футболка с огромным вырезом и поза — полусогнувшись, с упором на локти. Его нос улавливал запах пар-фюма, исходящий от Клариных волос, едва заметный, и оттого дразнящий. Возможно, так пахнет пергидроль, думал Толик, гася в себе ростки неуместного романтизма. Не сейчас. Первым делом — паучата!

— Надо же, какое упорство! — негромко восхитилась Клара.

Подопытный паучок взбирался по мясистому и загнутому сверху стеблю растения, отсутствием листьев напоминающего нераспространенное предложение, и практически добрался до верха, но тут, как и предрекал Толик, бабахнуло, причем весьма впечатляюще. Вздрогнуло оконное стекло, подпрыгнули выстроенные в ряд банки на кухонном столе, и впечатлительный паучок сорвался со стебля и беззвучно плюхнулся на сухой грунт садка.

— Оглох на все восемь лапок, — разочарованно прокомментировал Толик. — А чего на паутинке не спустился?

— Это паук-волк, — поделилась знаниями Клара. — Они не плетут паутину, а набрасывают на добычу ловчую сеть.

Приземлился паучок неудачно-на спину, но то, на что у неповоротливого жука ушла бы вечность, удалось ему за считанные мгновения. Раз-лапки изогнулись и затрепетали, как ковыль на ветру. Два-паучок перевернулся на брюшко и с упорством сизифа устремился вверх по стеблю. Туда, где ожидала его очумевшая спросонок муха с одним оторванным крылышком, вознесенная на вершину двумя любознательными натуралистами. Муха зеленая, глянцевая, жирная, ее уцелевшее крыло топорщится и отчаянно мельтешит, притягивая взгляд, но отвлекаться на нее нельзя. Муха-всего лишь приманка, не ради нее перестают моргать глаза и задерживается дыхание.

— Видишь? — возбужденно воскликнула Клара, позабыв о шепоте. Впрочем, оглушенному громом паучку, похоже, все равно. — Видишь — сеть?

— Уже?

— Да нет. Вот, сейчас! — Указательный палец постучал по стеклу, надежно загородив происходящее за ним. — Видел?

— У-у, опять просмотрел! — досадовал Толик.

— Смотри, смотри, сейчас кокон начнет плести.

— Это я уже видел… — Он сменил тему. — Ты-то сама не плетешь, не вяжешь?

— Да вроде нет. Разве что лыко. А что?

— Так, ничего. Коровин, например, вяжет — крючком. Борис Борисович ни с того, ни с сего макраме увлекся. Так что я уже опасаться начал. С волками, знаешь ли, жить… — не скрывая разочарования, бубнил Толик, глядя, как волк, в данном случае восьмилапый, бесхвостый и беззубый, быстро сучит лапками, накрепко прибинтовывая к жирному телу мухи единственное крыло. Его добыча обиженно жужжала и тщетно пыталась вырваться из липких белесых нитей еще не затвердевшей на воздухе паутины.

— Ну не расстраивайся так, киса-мальчик, — коротко остриженным затылком Толик ощутил ласкающее прикосновение Клариных пальцев. — Там в холодильнике этих мух — на месяц с запасом.

— Да у меня уже шея затекла, — пожаловался Толик. Действительно, наблюдать за копошением будущих литературных героев приходилось в крайне неудобной позе.

— Тебя помассировать?

— Если несложно.

Она честно растирала и мяла ему шею минуты две — без намека на эротику, разве что иногда, когда его лопаток ненароком касалась то одна, то другая острая грудь. С шеи массаж естественным образом переместился вниз.

— Лапки, лапки… Жвалы, жвалы… Паучок ползет бывалый, — приговаривала, комментируя свои действия маргинальная поэтесса. — Он по спинке проползет, и за попку ущипнет…