– Аой!

Поэт в России больше не поэт.

Свою строку, ещё в душе лелея,
он сбросит на сомнительный совет
в себя же, искушённого в затеях, —
как перед светом
                      выглядеть
                                     прилично.

Не зацепив за чуждую мозоль,
не разделив беду чужую лично,
уже с рожденья он освоил роль
раба тоски, раба непрекословий.
Не зная сам себя, себе не нужен,
не меряясь ни с кем,
                            держась тупых условий,
спеша не вверх и делаясь всё уже.

Чужие чувства выдав за свои,
горазд он сымитировать страданье.
Молчит, когда у мозга бьётся крик
и боль торчит из подновлённой раны,
и до расстрела, не его, – лишь миг,
и по-над бездной жгут
                                свободный стих
и тот горит мучительно и странно…

Узнав о вечных проявленьях страсти,
им изумившись, пишет про любовь,
по-древнему деля её на части,
на то, где «кровь» и где «опять»
                                               и «вновь».

А нет, так, убаюканный
                                      елеем,
с трибуны о согласье пробубнит —
не с тем, что заупрямиться посмело,
а с тем, где разум
                      лихом перекрыт,
где ночь, придя на смену дню, остыла
и, злобой век сумбурный теребя,
с своих подпорок долго не сходила
и кутерьмой грозила,
                             новый день кляня.

В мечте беспламенной, угодливой,
                                                    нечистой
полощатся пространства миражей.
Он, непоэт, раздумывает
                                    мглисто
и, мстя эпохе,
                  всё ж бредёт за ней.

Покажется отменным патриотом,
зайдётся чёрствой песнею иль гимном.
От пустоты всторчит перед киотом,
 осанну вознесёт перед крестом
                                              могильным.

Не верит ничему; себе помочь не хочет.
Живёт едой, ворчбой и суетой.
Над вымыслом не плачет, а хохочет,
бесчувствен как ноябрь перед зимой.

Поближе к стойлу подтащив корыто,
жуёт своё, на рифму наступив,
от всех ветров как будто бы укрытый,
забыв, что предал всё и что
пока что жив…

– Аой!

Собою радовать ей любо

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.
       Борис Пастернак