Анж Питу

В обличье мужа – негодяй,
В обличье женщины – убийца.

Что до аббата Мори, тут дело другое.

Спустя две недели после описываемых событий герцог д’Эгийон повстречался с ним на террасе клуба фельянов[190] и пожелал втянуть его в разговор.

– Иди своей дорогой, шлюха, – отрезал аббат Мори.

И величественно удалился.

Итак, если верить молве, эти трое прибыли в Версаль в четвертом часу утра.

Они вели за собой второе войско, о котором мы упоминали.

Состояло оно из людей, которые приходят следом за теми, кто сражается за победу.

Эти же приходят, чтобы грабить и убивать.

В Бастилии им удалось кое-кого убить, но грабить там было некого.

Зато в Версале можно было наверстать упущенное.

В половине шестого утра спящий дворец содрогнулся.

На Мраморном дворе прогрохотал выстрел.

У ограды внезапно возникло человек пятьсот – шестьсот; подстрекая, воодушевляя, подталкивая друг друга, они штурмом взяли решетку – кто перемахнул через нее, а кто и проломил.

Тогда-то часовой и выстрелил: то был сигнал тревоги.

Один из нападавших упал замертво, и тело его простерлось на мостовой.

Выстрел рассек толпу грабителей, которые соблазнялись дворцовой утварью, а может быть – кто знает? – и королевской короной.

Толпа раскололась надвое, словно разрубленная огромным топором.

Одна половина ринулась громить покои королевы, другая – наверх, к капелле, туда, где были покои короля.

Последуем вначале за теми, что идут к королю.

Видели ли вы, как поднимается вода во время прилива? Вот так поднимается и людская волна с тою только разницей, что она все время катится вперед и никогда не отступает.

Вся охрана короля состояла в тот миг из часового у дверей и офицера, который поспешно выбежал из передней, вооружась алебардой, которую он только что вырвал из рук у перепуганного швейцарца.

– Кто идет? – окликнул часовой. – Кто идет?

Но ответа не последовало, а людская волна все прибывала; тогда он в третий раз крикнул: «Кто идет?» – и прицелился.

Офицер понял, что последует за выстрелом, прозвучавшим в дворцовых покоях; он отвел ружье, бросился навстречу нападающим и алебардой преградил им дорогу, повернув ее поперек лестницы.

– Господа! Господа! – вскричал он. – О чем вы просите? Что вам угодно?

– Ничего, ничего, – отвечало несколько глумливых голосов, – пропустите-ка нас поскорей, мы добрые друзья его величества.

– Вы добрые друзья его величества, но вы несете ему войну.

На эти слова ответа не последовало. Послышался зловещий смешок, и ничего более.

Один из нападавших вцепился в рукоять алебарды, но офицер не отпускал ее. Негодяй укусил его за руку, чтобы разжать ему пальцы.

Офицер вырвал алебарду из рук противника, ухватил дубовую рукоять обеими руками, расставив их на ширине двух футов, и изо всех сил обрушил алебарду на голову врага, проломив ему череп.

Удар был настолько силен, что рукоять алебарды раскололась надвое.

У офицера оказалось два оружия вместо одного: дубинка и кинжал. С силой вращая дубинкой, он в то же время делал выпады кинжалом. Тем временем часовой отворил дверь в переднюю и позвал на помощь.

Выбежало с полдюжины гвардейцев.

– Господа, господа, – воззвал часовой, – на помощь господину де Шарни, на помощь!

Сабли вылетели из ножен, на миг блеснули в свете люстры, горевшей над лестницей, и врезались в ряды нападавших слева и оправа от Шарни.

Раздались крики боли, брызнула кровь, людской поток, взвихрившись, отхлынул вниз, оставляя на милость противника красные, скользкие ступени.

Дверь в передней в третий раз захлопнулась, и часовой крикнул:

– Господа, войдите, это приказ короля.

Гвардейцы воспользовались смятением в рядах осаждавших. Они бросились к двери. Шарни вошел последний. Дверь за ним захлопнулась, и два массивных засова скользнули в предназначенные для них скобы.

На дверь разом обрушилась тысяча ударов, но защитники забаррикадировали ее банкетками, столами, табуретами. Дверь могла выдержать минут десять.

Десять минут! За это время подоспеет подкрепление.

Но что же происходило тем временем у королевы?

Вторая толпа устремилась к малым покоям, но к ним вели узкая лестница и коридор, по которому с трудом могли протиснуться два человека.

В коридоре нес караул Жорж де Шарни.

Трижды окликнув: «Кто идет?» и не получив ответа, он выстрелил.

На шум отворилась дверь, которая вела в покои.

Выглянула бледная, но спокойная Андреа.

– Что происходит? – спросила она.

– Сударыня, – вскричал Жорж, – спасайте ее величество, на ее жизнь готовится покушение. Я один против тысячи врагов. Не беда, я задержу их как можно дольше, но поспешите, поспешите!

Затем, когда нападавшие уже бросились на него, он захлопнул дверь и крикнул:

– На засов, заприте дверь на засов! Я продержусь столько, сколько надо, чтобы королева успела спастись бегством.

И, повернувшись, проткнул штыком первых двоих, подбежавших к нему по коридору.

Королева все слышала; войдя в опочивальню, Андреа застала ее на ногах.

Две дамы ее величества, г-жа Оге и г-жа Тибо, торопливо ее одели.