Анж Питу

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил юный офицер с поклоном. — Я не знаю, какое решение вы примете, но умоляю числить меня среди тех, кто готов умереть за вас, причем готовность эту разделяют со мной, прошу вас в это поверить, остальные сорок тысяч солдат, не говоря уж о наших командирах.

С этими словами юноша галантно поклонился принцу, почти оскорбившему его.

Галантность эта поразила королеву даже сильнее, чем предшествовавшие ей уверения в преданности.

— Как ваше имя, сударь? — спросила она у юного офицера.

— Барон де Шарни, государыня, — отвечал тот с поклоном.

— Де Шарни! — воскликнула Мария Антуанетта, невольно зардевшись. — Значит, вы приходитесь родственником графу де Шарни?

— Я его брат, ваше величество.

И юноша отвесил королеве поклон еще более низкий и изящный, чем все предыдущие.

— Мне следовало бы с самого начала узнать в вас одного из самых верных моих слуг, — сказала королева, справившись с замешательством и бросив на окружающих взгляд, исполненный прежней уверенности в себе. — Благодарю вас, барон; как могло случиться, что я впервые вижу вас при дворе?

— Сударыня, мой старший брат, заменяющий мне отца, приказал мне остаться в полку, и за те семь лет, что я имею честь служить в королевской армии, я был в Версале лишь дважды.

Королева пристально вгляделась в лицо юноши.

— Вы похожи на брата, — сказала она. — Я побраню его за то, что он не представил вас ко двору.

Простившись с бароном де Шарни, Мария Антуанетта возвратилась к своей подруге г-же де Полиньяк, которую вся эта сцена не вывела из забытья, чего, однако, нельзя сказать обо всех остальных гостях королевы. Офицеры, воодушевленные ласковым обращением королевы с молодым де Шарни, воспылали еще большим желанием защитить честь короны, и отовсюду стали раздаваться грозные восклицания, свидетельствовавшие о готовности покорить, по меньшей мере, всю Францию.

Мария Антуанетта не преминула воспользоваться этим умонастроением, безусловно отвечавшим ее тайным мыслям.

Она предпочитала борьбу смирению, смерть — капитуляции. Поэтому, едва узнав о парижских событиях, она решилась, насколько хватит сил, противостоять мятежному духу, грозившему гибелью всему государственному устройству Франции.

На свете есть две слепые, безрассудные силы: сила цифр и сила надежд.

Цифра, за которой следует армия нулей, способна померяться мощью с целым миром.

Точно так же обстоит дело с желаниями заговорщика или деспота: пыл, в основании которого лежит еле теплящаяся надежда, рождает грандиозные замыслы, впрочем испаряющиеся так быстро, что даже не успевают сгуститься в туман.

Нескольких слов барона де Шарни и последовавших за ними приветственных криков было довольно, чтобы Мария Антуанетта вообразила себя предводительницей великой армии; она уже слышала, как катятся к месту боя ее пушки, призванные не убивать, но наводить ужас, и радовалась испугу парижан, словно окончательной победе.

Окружавшие ее мужчины и женщины, опьяненные молодостью, доверчивостью и влюбленностью, толковали о блестящих гусарах, могучих драгунах, страшных швейцарцах, шумливых канонирах и издевались над грубыми пиками с необструганными древками, не сознавая, что острие этих пик грозит гибелью благороднейшим умам Франции.

— Я, — прошептала принцесса де Ламбаль, — боюсь пики больше, чем ружья.

— Потому что смерть от пики более уродлива, дорогая моя Тереза, — со смехом отвечала королева. — Но, как бы там ни было, не тревожься. Наши парижские копейщики не стоят прославленных швейцарских копейщиков из Мора, к тому же у швейцарцев есть в запасе не только пики, но и превосходные мушкеты, из которых они, благодарение Богу, стреляют с превеликой меткостью!

— О! За это я ручаюсь, — подтвердил г-н де Безанваль.

Королева снова взглянула на г-жу де Полиньяк, чтобы узнать, вернули ли ей все эти доводы хоть немного спокойствия, но графиня, казалось, стала еще бледнее и печальнее.

Мария Антуанетта, относившаяся к подруге с такой нежностью, что часто забывала о королевском достоинстве, тщетно пыталась развеселить ее.

Молодая женщина хранила прежнюю мрачность и, судя по всему, предавалась самым мучительным раздумьям.

Но отчаяние ее повлияло лишь на настроение королевы. Юные офицеры с прежним пылом обсуждали план предстоящей битвы, а командиры их беседовали с бароном де Шарни.

В тот миг, когда это лихорадочное возбуждение достигло наивысшей точки, в покои королевы один, без охраны и без доклада, улыбаясь, вошел король.

Не в силах сдержать волнения, которым она заразила своих гостей, королева бросилась ему навстречу.

Все, кто был в ее покоях, при виде короля смолкли, и в комнате воцарилась мертвая тишина: каждый ждал слов властителя, тех слов, что воодушевляют и покоряют.

Как известно, когда в воздухе скапливается много электричества, малейшего сотрясения оказывается достаточно, чтобы высечь искру.

В глазах придворных король и королева, двигавшиеся навстречу друг другу, были двумя электрическими зарядами, и из столкновения их не могла не возникнуть молния.

Итак, придворные с трепетом ожидали первых слов, какие сорвутся с королевских уст.