Анж Питу

Самые стойкие сердца, узнав о неслыханных, невероятных происшествиях, слухи о которых в несколько приемов дошли до Версаля, исполнились страха и в еще большей степени изумления; с каждым новым известием охватившее их оцепенение становилось все сильнее.

Королева поняла, что должна вдохнуть бодрость в души своих удрученных рыцарей.

— Итак, никто не хочет помочь мне советом? — сказала она. — Что ж! Придется мне держать совет с самой собой.

Гости придвинулись ближе.

— Сердце у народа не злое, — продолжала Мария Антуанетта, — он просто сбился с пути. Он нас не знает, оттого и ненавидит; позволим же ему познакомиться с нами поближе.

— А после накажем его за то, что он усомнился в своих повелителях, ведь это преступление, — произнес чей-то голос.

Королева взглянула в ту сторону, откуда донесся этот голос, и увидела г-на де Безанваля.

— Ах, это вы, барон, — сказала она. — Каково ваше мнение?

— Я уже высказал свое мнение, государыня, — ответил Безанваль с поклоном.

— Хорошо, — согласилась королева, — король накажет виновных, но по-отечески.

— Кого люблю, того и бью, — отвечал барон и, обернувшись к г-ну де Ламбеску, спросил:

— Вы разделяете мои взгляды, принц? Народ виновен в убийствах…

— Которые он, к несчастью, именует справедливой местью, — глухо произнес мягкий молодой голос, и королева мгновенно обернулась на него.

— Вы правы, принцесса, но в этом-то и состоит его ошибка, милая моя Ламбаль; будем же снисходительны.

— Однако, — робко возразила принцесса, — прежде чем решать, должны ли мы покарать народ, следовало бы, мне кажется, выяснить, способны ли мы с ним справиться.

Истина, сорвавшаяся с этих благородных уст, была встречена всеобщим криком осуждения.

— Способны ли мы с ним справиться?! Да ведь у нас есть швейцарцы! — возражал один.

— А немцы? — добавлял другой.

— А гвардия короля? — подхватывал третий.

— Здесь затронута честь армии и дворянства! — воскликнул юноша в мундире лейтенанта гусарского полка Бершени, стоявший в группе офицеров. — Неужели мы заслужили этот позор? Знайте, ваше величество, что король может завтра же, если пожелает, поставить под ружье сорок тысяч человек, бросить их на Париж и разрушить его до основания. Ведь сорок тысяч человек, преданных королю, стоят полумиллиона взбунтовавшихся парижан.

У юноши, произнесшего эти слова, безусловно, имелось в запасе еще немалое число подобных доводов, но он умолк, видя устремленные на него глаза королевы; забывшись в верноподданническом пылу, он пошел несколько дальше, чем позволяли его воинское звание и светские приличия.

Поэтому, как мы сказали, он резко замолчал, устыдившись произведенного его речью впечатления.

Но было уже поздно, речь эта запала королеве в душу.

— Вам известно положение дел, сударь? — спросила она благожелательно.

— Да, ваше величество, — отвечал юноша, зардевшись, — я был на Елисейских полях.

— В таком случае, сударь, подойдите сюда и выскажите откровенно все ваши соображения.

Зардевшись еще сильнее, юноша выступил вперед и приблизился к королеве.

В то же мгновение принц де Ламбеск и г-н де Безанваль, не сговариваясь, отошли в сторону, словно считали ниже своего достоинства присутствовать при беседе королевы с этим юнцом.

Королева не обратила — или сделала вид, что не обратила, — внимания на их уход.

— Вы говорите, сударь, что у короля сорок тысяч солдат? — спросила она.

— Да, ваше величество: в Сен-Дени, Сен-Манде, на Монмартре и в Гренеле.

— Подробнее, сударь, расскажите подробнее! — потребовала королева.

— Ваше величество, господа де Ламбеск и де Безанваль разбираются во всем этом куда лучше меня.

— Продолжайте, сударь. Мне хочется услышать подробности из ваших уст. Кто командует этими сорока тысячами?

— Прежде всего — господа де Безанваль и де Ламбеск; затем принц де Конде, господин де Нарбонн-Фрицлар и господин де Салкенайм.

— Верно ли это, принц? — осведомилась королева, обернувшись к г-ну де Ламбеску.

— Да, ваше величество, — с поклоном отвечал принц.

— На Монмартре, — продолжал юноша, — сосредоточен целый артиллерийский парк; в течение шести часов весь квартал близ Монмартра может быть сожжен дотла. Стоит Монмартру открыть огонь, стоит Венсену подхватить стрельбу, стоит десяти тысячам человек выйти на Елисейские поля, другим десяти тысячам подойти к заставе Анфер, третьим — выйти на улицу Сен-Мартен, а четвертым — двинуться от Бастилии, стоит парижанам услышать пальбу со всех сторон, — и Париж падет не позднее чем через сутки.

— Ах, наконец-то я слышу откровенные речи; наконец-то нашелся человек, имеющий точный план. Как вы полагаете, господин де Ламбеск?

— Я полагаю, — пренебрежительно отвечал принц, — что господин гусарский лейтенант — превосходный полководец.

— По крайней мере, — возразила королева, видя, что молодой офицер побледнел от гнева, — этот лейтенант — солдат, на которого можно положиться.