Антракт

Совсем излечилась, как мне казалось, я после того, как в последний приезд домой уничтожила все наши письма. Их оказалось много. На прощанье я перечитывала каждое, стараясь восстановить хронологию и запомнить или стереть из памяти события или, скорее, ощущения той жизни. А прочитав, рвала… И чем меньше оставалось писем, тем более опустошалась моя душа: едва живой воробушек улетел.

История с письмами нашла стихотворное воплощение: автор их – моя любимая девочка Тамилочка.

В бантик завязаны,

Сложены в стопку.

Сжечь? Не по-новому!

Снять обстановку.

Стопками сложены,

В бантики связаны.

Письма ненужные

Снова запрятаны.

Врать не умеючи…

Глупые листики!

Стёрты из памяти

Прежние мистики.

Сны о запутанном,

Мысли о прожитом.

Что-то придумано,

В десять умножено.

Счастье не множится,

Письма исписаны.

В листики старые

Мысли нанизаны.

Вновь распрощаемся,

Письма ненужные,

Чуждые странницы,

Девочки южные.

По ком звонит колокол

Тот августовский воскресный день был очень жарким. Я возвратилась домой, в комнате был включен телевизор, и по всем каналам рассказывали, как героически борются в высоких кабинетах за жизнь моряков, оказавшихся в затонувшем «Курске». Пресс-секретарь что-то мурлыкал о том, как моряки лихо отстукивают морзянку, и как им стучат в ответ, мол, потерпите, братишки, мы с вами, и много-много всякой чуши.

Я вспомнила махину подводной лодки, объять которую взглядом невозможно, и некоторые экстремальные эпизоды жизни экипажа, находящегося в автономном походе, о которых рассказывал Иван. И хотелось мне прокричать этим дядям с экрана, что все, что они несут в эфир, это для совсем наивных дурачков, а таких после всех катастроф и катаклизмов осталось мало. И все, в первую очередь, они, понимают, что экипаж обречен и страшно подумать, какие муки они сейчас испытывают.

Так и сидела я, пылая гневом сама с собой во внутреннем монологе. А в это время на меня дул кондиционер, охлаждая меня снаружи, ибо изнутри меня охладить было невозможно. И к вечеру я слегла с температурой под 40 градусов. Потом мое лицо стало заплывать и стало практически неузнаваемым. Несколько дней я не понимала, что со мной происходит, но двигаться, а тем более, вставать, не могла.

Через некоторое время лицо и голова стали покрываться волдырями. Пришедший доктор сказал, что меня можно сейчас фотографировать как наглядное пособие для медицинских учебников: уж очень добротный герпес расцвел на моем лице!

Больше месяца я зализывала раны на своей многострадальной физиономии. Но зато сколько удовольствия я принесла врачам: как только я приходила на прием, сбегались все с соседних кабинетов полюбоваться на «классику жанра».

А когда болячки стали заживать, на их месте образовывались рубцы и звезды. Самая большая и красивая звезда взошла на левой стороне лба. И теперь она красуется на том же месте. Наверно, можно сделать шлифовку лица, и дефекты не будут так заметны.

Офицеры носят звезды на погонах. Мою звезду во лбу можно, конечно, считать ударом судьбы. А, может, эта та самая звезда, которую мне та же судьба выдала за необъяснимо долгую любовь к морскому офицеру. А, может быть, это перст указующий: встань и иди!

После выздоровления произошло много событий, изменивших сложившийся уклад моей жизни. Но это совсем другая история….

Прошло достаточно лет: вся молодость и зрелость, чтобы горечь о несостоявшемся женском счастье ушла или, скорее, приняла другую форму. Сейчас бы, я, наверно, могла спокойно говорить с Иваном. Кстати, эта возможность мне недавно представилась. Он неожиданно позвонил мне: почему-то решил сообщить, что уходит в поход к мысу Доброй Надежды. Я пожелала ему счастливого плавания.

А еще он сказал, что теперь у него пятая по счету жена. Последняя ли?

Ни одна струна моей души не отозвалась на этот голос. Ура, я выздоровела! А звезда во лбу осталась…

Но не тут-то было…Недавно из необъятных просторов «Одноклассников» мне пришел неожиданный привет от моего бывшего возлюбленного. Его пятая жена очень подробно освещает хронологию их совместной жизни. И так же Иван сидит в обнимку с гитарой, и так же грустны его глаза. И на безымянном пальце его правой руки надето обручальное кольцо. Выглядит он вполне себе прилично, по-прежнему похож на Антонио Бандераса. Но, мне кажется, что он превратился в банального подкаблучника. Возможно, это и есть его истинное счастье, которое он с таким остервенением искал всю свою жизнь. Хотя, нет, не искал. Он себя нес по жизни как трофей, который надо отвоевать в неравной битве. И не все в ней уцелели, некоторые покинули поле боя. Надеюсь, ныняшняя амазонка сможет защитить свою добычу.

Пушкин, Окунев, Анатоль и Михайловское