Антошка Петрова, Советский Союз

Она много думала, пытаясь вывести формулу удачи. Казалось, ответ где-то рядом, «дерни за веревочку, и дверь откроется», но один пример из жизни опровергал другой и разрушал все ее рассуждения, а Люсинда хмыкала: «Да что ты себе голову морочишь. В жизни все просто, как дважды два четыре. В жизни побеждает сильнейший, а сила человека – разум. Вот и думай, чего тебе в жизни хочется: сопли жевать или ложкой икру лопать». Трудно было с ней не согласиться, но для себя такую примитивную картину мира Антошка принять не могла, и выходило так, что у каждого – своя правда.

2

Напрямую от них до Надькиного дома было рукой подать, но путь преграждала река. Зимой ее можно было в два счета перейти по льду, но сейчас пришлось сорок минут ждать автобуса, который перевез их через мост и сломался, так что через все Заречье они топали пешком.

Небо было темным и низким, как потолок на чердаке, а воздух сырым и тяжелым, как мокрая вата. С реки дул настырный резкий ветер, который то вдруг стихал, то, как хулиган, наскакивал из-за угла и пихал в грудь с такой силой, что на глаза наворачивались слезы, а ноги сами собой ступали в лужу.

Надькин дом был последним в микрорайоне. Сразу за ним начинался скучный, голый лес. Из окон на лестнице виднелась река, похожая на стальную терку. В подъезде пахло краской, лифт не работал. Пока поднялись на восьмой этаж, согрелись. Стоило нажать звонок, как Надька открыла, будто дежурила под дверью, и затарахтела: «Ой, пришли! А я уж боялась, что вы передумали. Погода ужас. Разувайтесь, проходите, щас завтракать будем».

В прихожей висела хрустальная люстра, на полу лежал ковер, какие в бараке вешали на стены только самые зажиточные, за что их и не любили, подозревая в нетрудовых доходах. Увидев такую роскошь, Антошка с Люсиндой переглянулись: мол, откуда деньги-то, воруют, что ли? Оказалось – не без того. Надькина мать работала на продуктовой базе, полки в шкафах на кухне ломились от разных дефицитных банок, которые простые люди получали только в заказах к праздникам. Увидев их, Люсинда недовольно спросила: «Куда столько, к войне, что ли, готовитесь?» Надька смутилась и, чтобы оправдаться, сняла с полки банку сайры и стала пробивать консервным ножом, а Антошка схватила ее за руку: «Зачем, не надо, они небось считанные». Надька, конечно, в глубине души знала, что ее за самовольство по головке не погладят, но, чтобы показать удаль, отмахнулась: «Мать еще нароет».

Антошка с Люсиндой снова переглянулись. Их поразило, с какой легкостью Надька распоряжалась родительским добром. Попробовали бы они вот так же залезть в материнские загашники, те живо научили бы их свободу любить.

Надька старалась вовсю: как белых людей, усадила их завтракать в гостиной на диване за журнальным столиком, а кроме сайры, подала хлеб с маслом и коробку шоколадных конфет. Люсинда наблюдала за ее мельтешней с иронией, а когда уселись, пошутила: «Надо бы выпить за дружбу». Надьку как ветром сдуло на кухню и тут же внесло обратно с трехлитровой банкой гречки в руках. Пошерудив в ней, она с криком: «Попался!» вытащила ключ, как выяснилось, от тайника в серванте.

Надькин отчим тоже зря штаны на работе не просиживал. Он был бригадиром проводников на железной дороге, да не в обычном поезде, а в международном. Стены в квартире были увешаны сувенирами из стран народной демократии, сервант ломился от чешского хрусталя, а в тайнике хранились всякие штуки, которые он нелегально провозил через границу из Италии. В нем обнаружился его партбилет, штук десять бутылок с красивыми этикетками, заграничные сигареты, презервативы и журналы, от которых Антошку чуть не вырвало, а Люсинда смотрела, только нервно ерзала и похохатывала.

В школе Надька была тише воды ниже травы, но на свободе оказалась боевой девчонкой. Она скоренько разлила по рюмкам прозрачную жидкость, которую назвала граппой, швырнула на стол пачку сигарет «Мальборо» и произнесла тост: «За мир и дружбу». Судя по красивой бутылке, Антошка думала, что напиток будет слабым и сладеньким, но после первого глотка ей показалось, что она проглотила шаровую молнию. Она закашлялась, из глаз градом полились слезы, а через минуту в животе разлилось тепло и почему-то стало очень весело.

Курить она не хотела, но попробовать заграничные сигареты надо было. В первом классе она один раз курила за сараями, когда Люсинда стащила у старшего брата две беломорины и подговорила ее попробовать. Их обеих тогда повело, затошнило, и больше уж они не пробовали. Сейчас Антошка осторожно, чтобы не задохнуться, набирала дым в рот и выпускала обратно, зато Люсинда, несмотря на пионерскую форму, изображала из себя бывалую, пила рюмку за рюмкой и курила одну сигарету за другой.