Антошка Петрова, Советский Союз

Комбинат занимал половину поселка. Почти все Антошкины соседи на нем работали. Еще затемно в коридоре барака начинались ор и топот – это собиралась на работу первая смена. О тех же, кому вставать было только ко второй, подумать никому в голову не приходило. Впрочем, все, кто проработал на комбинате хотя бы месяц, были глухими, будто уши им ватой забили. Шум был для них в порядке вещей, а вот если заговорить с ними нормальным голосом, то не услышат, обидятся и заподозрят в двуличии.

Круглые сутки комбинат издавал монотонный звук, привычный, как поселковый воздух, пахнущий лесом, рекой, торфом, хлопком, бензином, мазутом и помойками. Этот звук никому на нервы не действовал, в отличие от мата станционных диспетчеров и рева мотоциклов на улице Ленина. Более того, если бы он прекратился, то в поселке запаниковали бы, решив, что началась война.

До сих пор внутри комбината Антошка никогда не была, да ее и не пропустили бы, потому что он считался секретным объектом, хотя производил брезент для плащ-палаток, марлю для госпиталей и ткань для солдатских гимнастерок. Были у них в городе предприятия и посекретнее – завод «Респиратор», выпускавший противогазы, или «Карболит», на котором делали что-то такое вонючее, что вся округа насквозь провоняла тухлыми яйцами, а работяги и служащие получали молоко за вредность, в том числе и Антошкина мать.

Проходя мимо фабрик, Антошка заглядывала в окна, но ничего, кроме смутных движущихся теней, разглядеть не могла из-за залепившей сетчатые стекла хлопковой пыли. Вообще, за пылью у них в поселке в очереди стоять было не надо. Она летела с хлопковых складов, строительных котлованов, прущих с цементного завода грузовиков, с пустырей, развалин, из фабричных труб, выбиваемых хозяйками ковров, день и ночь стучащих по железной дороге вагонов с торфом и углем.

А в начале июня начинали пылить тополя, и на несколько недель лужи, трава, дворы и улицы затягивались пушистым покрывалом, на которое мальчишки бросали спички, и его пожирал быстрый легкий огонь, а по помойкам валялись обугленные трупики тополиных сережек, которые Антошка про себя называла «пух и прах».

Летом она в городе почти не бывала, так как на три смены уезжала в лагерь. Может быть, поэтому поселок и вспоминался ей засыпанным тополиным пухом, который, конечно, никакого отношения к хлопковому не имел, но все равно казалось, что он вылетел из какого-то порванного тюка, каких Антошка немало перевидала, играя в войну на задворках фабричных складов.

Уроки ткачества проходили на новой, образцово-показательной фабрике в просторной Ленинской комнате, где висели его портреты и высился громадный гипсовый бюст на постаменте, а по бокам, будто охраняя, стояли бюстики Брежнева и Косыгина, которым мальчишки тут же дали прозвище «Лелик и Болик». Ленин украшал знамена, с которыми в праздники комбинат выходил на демонстрации, вымпелы, плакаты, значки, а перед проходной стоял его памятник с протянутой рукой, мимо которого ткачихи проходили, шутливо говоря: «Бог подаст».

На первом уроке была профориентация, вместо второго – экскурсия по комбинату. Главный инженер, которому явно делать было нечего, целый день водил их по крутильно-ниточным, мотальным, красильным, ткацким цехам, складам, раздевалкам, медкабинетам, столовкам, не забыв про бухгалтерию, профилакторий и даже уборные. В новых корпусах коридоры, как в кинотеатре, были украшены черно-белыми фотографиями, только не актеров, а ударниц труда – испуганных теток в косынках со строго поджатыми губами, среди которых Антошка узнала кое-кого из своих соседок. Однако больше всего ее поразило, что в просторном холле стояли пальмы в кадках, под которыми, как на курорте, отдыхали кошки разных мастей.

Экскурсия была интересная, а вот уроки потянулись скучные-прескучные. Их вел прикрепленный к ним наставник, глухой, замшелый и совершенно готовый к выходу на пенсию мастер Синюхин. Пока он бубнил про устройство ткацкого станка, употребляя непонятные слова «уток» и «основа», девчонки перебрасывались записочками, рисовали в блокнотах куколок, обменивались фотографиями актеров, хихикали, сплетничали, щекотали друг друга до слез, а мальчишки плевались жеваными шариками, обзывали друг друга козлами, дергали девчонок за хвосты и вообще всячески пакостили.

Довольно скоро выяснилось, что наставника не интересует ни успеваемость, ни посещаемость, и начались повальные прогулы. К концу первой четверти в Ленинской комнате заседали только подлизы и отличники. А Синюхин и рад был – меньше народу, больше кислороду.

Становиться ткачихой Антошка не собиралась. Она с седьмого класса мечтала о кругосветных путешествиях, поэтому, когда Люсинда предложила ей ткачество прогуливать, она с энтузиазмом эту идею поддержала – главное, чтобы мать не узнала.