Антезис

плече. Как паучьи лапки они переберут по ключице и в следующее мгновение

выжмут из моей кожи синяки. Сидя в троллейбусе пятьдесят лет спустя, я

почувствую жгучую боль в плече. Но, как и тогда, она не выведет меня из ступора.

Прислонившись лбом к нагретому стеклу, я буду смотреть, как дрожащие от страха

мальчишки, прижавшись друг к другу, будут стоять посреди темного плацкартного

вагона. А отовсюду наперебой, словно карканье сотен ворон, будут нестись крики

и плач умерших здесь когда-то людей.

Господи, — подумаю я, — ведь мы знали. Видели, что случилось в этом

вагоне. Видели, как все они умирали там… они все сошли с ума. Они…

Троллейбус остановится и распахнет гремящие створки дверей. Я отвлекусь и

пойму, что совсем недалеко когда-то жил Женька. И наверняка увижу его –

загорелого, в желтой застиранной безрукавке, которую он носил до тех пор, пока

окончательно из нее не вырос. Он зайдет в салон и сядет рядом, на краешек

изодранной сидушки. Мельком взглянет на спортивную сумку, и я пойму, что он

догадался, что я везу в ней. И куда.

— Ты молодец, — скажет он мне, и, как и в детстве, я ужасно возгоржусь. –

Ты вспомнил.

Долгие годы я носил эти воспоминания в себе. Как обезумевшая от горя мать

носит в себе мертвый плод, не желая верить в замирание беременности. Не желая

расставаться с куском загнившего мяса в утробе. Потому что позволить врачам

вмешаться, выскоблить из матки пучеглазого зародыша, означает увидеть

собственное безумие.

Я слишком долго носил эту память в себе. Настала пора выдавить ее, как бы

больно и страшно мне ни было.

Вы – мои врачи, — подумаю я, глядя на Женьку и Шерлока, усевшихся на

соседнее место. – Вы поможете мне избавиться от этих воспоминаний.

— Да, — согласится Шерлок. – Но наркоза не будет.

— Я готов, — кивну я и увижу, как во тьме вагона обезумевшие люди

прижмут извивающегося человека к застеленной простыней нижней полке.

Услышу, как он орет, срывая голос, а темная сгорбленная фигура раскладывает на

столе металлический инструмент. Я буду смотреть, не отрывая глаз, как заточенное

четырехгранное шило, зажатое в сильной руке, со всего маху ударит

извивающегося человека под челюсть, и черная кровь брызнет в стороны. Человек

захрипит, забулькает горлом, и шило ударит еще раз, под ухо, ломая хрящи. И,

когда несчастный затихнет, в скользких от крови руках возникнут молоток и

стамеска. Люди подтянут тело так, чтобы у него запрокинулась голова и раскрылся

рот, и мясник сунет в него стамеску, уперев лезвие в сустав нижней челюсти. Со

всего маху боек молотка ударит по залоснившейся ручке, и послышится хруст

ломаемых костей. Остальные люди в нетерпении ухватятся за отвисшую челюсть,

но их руки будут скользить в крови, и тогда мясник снова пустит в дело стамеску.

Но в этот раз не сможет попасть по суставу и поэтому будет долго бить молотком,

вбивая лезвие все глубже в шею, до самого позвоночника. От его усилий нижняя

челюсть трупа повиснет на куске вывалившейся горловой трубки, превратив

человеческий рот в чудовищно-раззявленную пасть. А мясник, торопясь, будет с

хрустом взламывать верхнее небо. И, когда ему это удастся, он запустит руку в

выломанную дыру и по кускам вытащит мозг. Молча, он будет бросать

студенистые комки в подставленное ведерко, а потом повернется и, забрав ведро,

зашагает в проход. Оставшиеся возле трупа люди переглянутся, прошепчут «он

понес их ему» и начнут заворачивать изуродованное тело в простыню.

— Они нас не видят, — вдруг прошепчет Женька и перестанет целиться в

темноту из отцовского пистолета. – Пойдемте за этим…

— Ты одурел? – возмущенно зашипит Шерлок. – Надо выбираться отсюда…

Смогу ли я дословно вспомнить все, что Женька тогда нам сказал? Чем

заставил подчиниться – словами или авторитетом? Вряд ли… хотя… я думаю, мы

просто знали, что, если повернем обратно, он все равно пойдет туда один – и в

итоге мы больше никогда не сможем друг другу довериться, а, значит, нашей

дружбе настанет конец. Но сейчас, спустя пятьдесят лет, я уверен — это был

обычный шантаж. Женька частенько давил на нас, добиваясь своего. Но тогда он

перегнул палку…

В троллейбусе я взгляну на Женьку, и Шерлок ткнет его локтем под ребра.

— Смотри… кажется, он сомневается…

— Нет, — ответит тот и улыбнется мне. – Иначе бы не взял ружье.

Как и тогда, он будет уверен в своей правоте, и я по-детски разозлюсь на

Шерлока, за его и свою бесхребетность. В том, что случилось, виноват не Женька,

виноваты мы сами.

Я вспомню, как мы пойдем за фантомом, как он остановится у крайних

боковых мест, недалеко от двери, ведущей в тамбур. Плеснет отвратительную

кашу из ведра на пол и уставится в заваленное снегом окно. Мы проследим за его

взглядом и увидим, что толстое стекло разбито, и в белом слежавшемся снегу

черным овалом зияет дыра.