Антезис

пыльными. Наряжать елку доверяли мне, и, как и любому ребенку, мне всегда не

терпелось начать, но те минуты ожидания, пока я смотрел на нераспакованные

коробки, были и остаются самыми главными. Именно в эти мгновения я ощущал

свою значимость: маленький мальчик, творящий праздник своими руками.

Конечно, сегодня не Новый год — до заснеженных улиц и мигающих гирлянд еще

далеко, но значимость и важность этих минут остаются прежними. Мне кажется,

что в момент ожидания я непременно увижу Шерлока – он войдет со стороны

прилавка, такой же, как в детстве, светловолосый мальчуган с красивым, почти

девчачьим лицом. Он положит зачитанную до дыр книжку Дойла на стеллаж и

достанет из вельветовых брюк потертую лупу. Глянет на меня сквозь

увеличительное стекло и скажет, как всегда многозначительно – посмотри на эту

пыль, она может многое рассказать.

— О чем? – спрошу я. — О том, как я одинок?

Но он будет настойчиво смотреть, и я стану приглядываться. И снова вернусь

в прошлое, потому что тогда, в детстве, когда мы нашли ботинок пропавшего

Жижи, Шерлок сказал то же самое. Он аккуратно поднял обувь с земли и поднес к

глазам.

— Посмотрите сюда, — сказал он, поворачивая ботинок к нам ребристой

подошвой, — это может о многом рассказать.

Но мы с Женькой не увидели ничего, кроме засверкавшей на солнце

красноватой пыли. Наши кеды в дни каникул были такими же грязными, и сказать

точно, где мы побывали, не смогли бы и мы сами. Ведь лето – это трубка

калейдоскопа, когда на пятом узоре ни за что не вспомнишь, какими были

предыдущие. Но, как ни странно, именно пыль с подошвы ботинка помогла нам

отыскать Жижу. Именно она привела нас в тот вагон.

Некоторые места умеют прятаться. Умеют делать так, чтобы о них забывали.

Странно, но почему-то, когда пропал Жижа, его искали везде – кроме стоявшего на

запасном пути вагона. И даже мы, так взбудораженные историей Сашки Брылева,

позабыли о страшном плацкарте и не вспоминали до тех пор, пока Шерлок не

рассказал нам, что, наконец, разобрался в загадочном исчезновении друга.

— Эта пыль… знаешь, почему она была красной? — прошептал он мне в ухо,

когда я снял телефонную трубку. — Это ржавчина. Точно такую я видел с

железнодорожного моста, на вокзале. На запасных путях…

Надо же, — подумалось мне, — как мы могли забыть о вагоне? Ведь мы

всегда знали о нем. С самого его появления в городе.

Но некоторые места умеют становиться невидимыми. Люди предпочитают о

них не вспоминать, потому что помнить — страшно. Этот вагон пригнали на наш

вокзал и оставили тут лишь потому, что он принадлежал городу – единственный

из девяти, прицепленный здесь на часовой стоянке, два года назад. И теперь он

вернулся обратно, будто солдат, побывавший в ужасном плену, лишившийся

рассудка и человеческого облика за годы, проведенные в глубокой, зарешеченной

яме. Я слышал такие истории – молодые ребята, уходившие на войну, приносящие

присягу под реющим красным флагом, возвращались обратно из плена и

становились обузой целому городу. Но их никто не трогал, потому что не было

принято изгонять сыновей Отчизны. Я знал это, как знал и о собаке Таньки

Филиной – изуродовавшей ее навсегда. Дога, поджавшего от стыда хвост, отец

девочки отвел в лес, привязал к дереву и удавил. Но это не вернуло его дочери

потерянный глаз.

Теперь я знаю, что, как и вагон, пленники, вернувшиеся с войны, и тот

бедный дог побывали в местах антезиса (цветения лат.) зла. Я долго не мог

успокоиться насчет собаки, ведь она росла в любви, хозяева, как и вся ребятня во

дворе, ее обожали. И это заставило меня покопаться в прошлом, поговорить о том

случае со знакомыми Филиных. Не знаю, к счастью ли, но моя теория оказалась

верна. Однажды дог сбежал из дому: погнался за потекшей сучкой и плутал где-то

несколько дней. Не сомневаюсь, что тогда-то он и подцепил на свою шкуру семена

зла.

Существуют места, которые умеют прятаться от людских глаз. Но если вы их

отыщете, они с радостью раскроют вам все секреты.

Мой сон о том вагоне – то же, что и брошенный с горы мелкий камушек.

Когда в итоге к подножию летит целая лавина. В феврале, когда я только услышал

о вагоне от Сашки Брылева, мне снились пустые, окровавленные полки плацкарта.

А сейчас, спустя пятьдесят лет, мне снится Жижа, замотанный в белый кокон

простыней, и то, как Женька стреляет в ту невообразимую тварь, выбравшуюся из

люка для хранения грязного белья, и как мы с Шерлоком бежим прочь, а в итоге из

вагона выскакиваю я один. Теперь, к концу жизни, мне снится все, что случилось

тогда, но я привык к этим снам, и до вчерашнего дня считал их простыми

кошмарами. Ведь я говорил, как некоторые места умеют нас убеждать… Но вчера

утром, по дороге на работу, я увидел поисковые отряды. Они искали пропавших

детей. И вот тогда-то, наконец, я все осознал. Я вспомнил.