Антезис

— Как ты и хотел, — скажет мужчина. – Забери это, и, когда настанет час –

отведи от нас свой взгляд.

Из темного зева будет тянуть прохладой и гнильцой. И вскоре мы увидим, как

осыпается снег, как белые сыпучие струйки сбегают из дыры в вагон. И мы

поймем, что тот, кого призывал человек, откликнулся и ползет к нему по узкому

чреву тоннеля.

В ужасе я приготовлюсь увидеть чудовище, но троллейбус дернется, и на

несколько секунд меня вышвырнет из холодных видений.

— Что это?!

Я обернусь на детский крик, но снова увижу вместо залитого солнцем

троллейбуса серый вагон. И Шерлока, который будет пятиться по проходу, крича

Женьке, чтобы тот стрелял. Я опущу взгляд и замечу под нижней полкой

копошащуюся бесформенную тварь. Она будет шевелиться, пытаясь выбраться, и в

белой ворочающейся массе я разгляжу отекшую руку с посиневшими ногтями.

СТУДЕНИСТЫЕ пальцы ухватятся за край полки, выталкивая тяжелое тело к

проходу, и я закричу Женьке:

— Почему ты не стреляешь, стреляй в нее, убей ее, убей!!!

Но вместо сверкнувшего дула увижу, как он опускает нацеленный на тварь

пистолет.

— Что ты делаешь?! – вскрикнет Шерлок, а Женька испуганно посмотрит на

меня. И скажет.

— Это Жижа… посмотрите…

— Что ты?.. – я осекусь, увидев торчащую ногу в знакомом ботинке. И

уродливое чудовище вмиг превратится в ворох белых простыней, под которыми

обессилено будет ворочаться наш друг.

— Жижа… — с улыбкой выдохнет Шерлок, но никто из нас не осмелится к

нему подойти.

— Жижа, это ты? – спросит Женька, не убирая пистолета. Масса простыней

зашевелится, заставив нас отступить.

И тогда Женька подберет с пола длинный железный прут и осторожно ткнет

им в шевелящийся кокон. А потом приподнимет одну из простыней, и мы увидим

одутловатое, посиневшее лицо. Оно будет принадлежать Жиже, но все равно

покажется подделкой. Вылепленной из воска маской, потекшей в душной

мастерской. Набрякшие веки, отекшие, словно съехавшие вниз щеки, и раскрытый

рот.

— Он… мертвый? – прошепчу я. – Но как же тогда?..

И, не дожидаясь, пока я закончу, Женька отбросит в сторону простыню. В

ужасе я прижму ладонь ко рту и отвернусь. Все тело Жижи – девчачьи сиськи,

толстый живот, шматки сала, свисающие над подмышками – будет превращено в

черную стрекочущую массу.

— Господи… — взмолится Шерлок, борясь с тошнотой, — убери это,

пожалуйста…

Но ведь я видел. Не только, как шевелились под простынями

размножившиеся в жаре личинки и жуки. Я видел Жижину руку и то, как он слепо

хватался ею за край полки, пытаясь выбраться… Я оглянусь на друзей, пытаясь

понять, видели ли они то же самое, но не успею рассмотреть правды.

— Шерлок, – окликнет друга Женька, — скажи мне, как ботинок Жижи в

ржавой пыли мог оказаться за километр отсюда, в городском парке?

— Что? – переспросит Шерлок. – Я не понимаю, при чем здесь ботинок…

— При том, что это…

Он не успеет сказать – «ловушка». Его прервет скрип открывающегося

железного люка в полу. Мы обернемся и увидим, как из отсека для хранения

грязного белья выползает какая-то тварь. Ее худое, болезненно-бледное тело с

торчащими ребрами и впалым животом, по-паучьи выпрастывая длинные ноги,

выберется из люка. Хватаясь белыми тощими руками за привинченные к полкам

поручни, вскарабкается к потолку. А вытянутая голова с черными бусинами глаз и

алым ртом, похожим на порез, склонится набок, словно прислушиваясь. А потом

уставится на нас.

Хватит ли мне смелости вспомнить, что было дальше? Ведь даже спустя

пятьдесят лет эта ужасная паукообразная тварь вызовет во мне нечеловеческий

страх. Я уверен: в нагретом июлем троллейбусе мне захочется сползти на пол и

забиться под сидение. Уверен, потому что однажды, одиннадцатилетним,

испытывал схожее желание.

— Тебе придется с ним встретиться, — заметив мой испуг, скажет Женька. –

Вагон стоит все там же, на запасных путях. Все это время, пока ты старался

забыть, пока открещивался от нас и от того, что было, этот ржавый плацкарт, как

ненасытный рот, пожирал людей…

Пятьдесят лет. Он стоит все там же, никем не тронутый, не облюбованный ни

наркоманами, ни бомжами – уродливое, неприкасаемое божество из темных

языческих времен.

То, что мы видели в вагоне, то, что спустилось с гор и прорыло тоннель в

заваленный лавиной поезд – было олицетворением древнего голода. Голода,

который испытывали люди во времена жертвоприношений, когда каменные алтари

мокли от вечной крови и слез.

— Когда молитвы Господу иссякли, люди призвали его, — скажет Шерлок. –

И оно пришло к ним. И научило – как нужно выживать. Точно так же, как это

делают пауки, когда паутина долгое время остается пустой. Пожирают себе

подобных. Но прежде призванное людьми существо сказало, что возьмет взамен.

И люди согласились. И стали пауками.