Андрей Столяров

В этот памятный день ко мне заглянул Андрон Лавенков. Был поздний вечер, я сидел за компьютером, уныло просматривая бессодержательные текущие материалы, когда он осторожно поскребся в дверь.

— Извини, что без предупреждения. Надеюсь, не помешал?..

Выглядел он необычно: какой-то возбужденный, помятый, какой-то взлохмаченный, с нездоровыми красными пятнами на щеках. И что самое пугающее — без галстука. Андрон без галстука — это значит рухнул весь мир.

— Что случилось?

Ответа на свой вопрос я не получил. Зато тут же образовался коньяк в плоской, имитирующей флягу бутылке, опытная рука плеснула на два пальца в каждый стакан, Андрон выпил, не дожидаясь меня, а потом длинно, со всхлипом втянул в себя воздух, точно придавливая им вспыхнувший в желудке огонь.

— Ты, культуролог, лучше вот что скажи. Кто из наших царей придумал закусывать коньяк лимоном? Я как-то запамятовал. Навер­ное, умный был человек…

— Считается, что Николай Второй. Только он еще посыпал дольку толченым сахаром или кофе.

— Да?.. Соображал, значит… А как же он тогда революцию проморгал?

Теперь на вопрос не стал отвечать я. Вообще не ко времени он тут был. Предложение арконцев создать форпост Земли в глу­бинах Вселенной, выдвинутое ими два дня назад, вызвало в нашей среде нечто вроде неуправляемой ядерной реакции. Не­пре­рыв­но шли какие-то консультации, обсуждались идеи, на­пря­женно ра­ботали — и, кстати, прямо сейчас — три семинара, физиков, социологов, политологов, пытавшиеся оценить обстановку. Я ни на один из них не пошел: все трудные вопросы я предпочитаю обдумывать в одиночестве. Что, между прочим, тоже было непросто, поскольку каждые две-три минуты пикал сигнал компьютера и из моей почты вывалива­лось чье-то очередное гениальное соображение, причем автор желал получить оценку его сей секунд.

Я просто неопределенно пожал плечами.

Впрочем, Лавенков ответа от меня не ждал.

— Конечно, революция не спрашивает, пора ей начинаться или еще не пора, — задумчиво сказал он. — Она подкрадывается как тать в ночи. И сразу — бац, обухом по голове… — Он оглянулся. — Может быть, она уже стоит у нас за спиной…

Я мельком просматривал сообщения.

— Нет.

— Что «нет»?

— Не будет у нас революции. Ты советские фильмы помнишь?

— Ага…

— Кто там представлял собой «революционные массы»? Мужик — заматеревший, в шинели, с винтовкой, лет сорок пять — пятьдесят… Так вот, все это было не так. В действительности это были крестьянские парни, лет восемнадцати — двадцати, взятые от сохи, просидевшие пару лет в окопах, научившиеся убивать… Все революции девятнадцатого — двадцатого века делала моло­дежь. Выплескивался избыток демографической пассионарно­сти. А у нас молодежи нет. Статистику рождаемости по­смотри. Особенно по так называемым «малочисленным поколе­ниям». Как раз они сейчас и вступают в жизнь… Не беспокойся, не будет у нас революции.

— А что будет?

— Будет медленное протухание, социальный застой, необратимое погружение в прошлое…

Андрон замотал головой, так что чуть не упал. Схватился за край столика — звякнули друг о друга стаканы, бутылка ощутимо качнулась.

— Нет, не согласен…

— Интересно, с чем?

Зря я его спросил. Андрон немедленно оживился и снова себе налил.

— Я только что из Москвы, — он мне подмигнул, как будто это все объясняло. — И был у меня там один… м… м… м… затейливый разговор…

— Только, пожалуйста, не надо государственных тайн, — запротестовал я. — Вот не надо, не надо… Честное слово, мне хватает своих.

— А я никаких государственных тайн и не знаю… Ты просто послушай, — сказал Андрон. — Представь себе, что существует некая… м… м… м… страна… неважно, как она называется. Живет не то чтобы здорово, но более-менее благополучно. Люди трудятся, женятся, воспитывают детей, кто-то счастлив, кто-то не­счастлив, у кого-то все хорошо, у кого-то — не очень… И вдруг яв­ляется откуда-то человек и начинает говорить, что все они жи­вут как-то не так, неправильно, дескать, живут, что не должно быть ни богатых, ни бедных, что все люди — братья, что надо любить ближнего, как себя самого… Что там еще?.. Не укради, не убий… Раздай имущество… Отрекись от матери и отца… И за это будет тебе Царство небесное… В общем, бред, откуда ни посмотри…

— Ты про кого рассказываешь? Ты — про арконцев или про Иисуса Христа?

— А есть разница?

Андрон остро на меня глянул, и я вдруг подумал, что не так уж он, возможно, и пьян. Может быть, только прикидывается. Сколько он при мне выпил? Грамм пятьдесят. А до этого? С чего я взял, что он лыка не вяжет?

Я сказал:

— Разница в том, что Иисуса тогдашние власти могли спокойно казнить, а у нас, чтобы «распять» арконцев, — руки коротки.

— Ну это ты так думаешь, — сказал Андрон. — А в действительности… В действительности — ничего не известно. — Он вдруг яростно потер кулаком левый глаз. — Чешется, блин!.. Чертов песок!..

— Это к деньгам, — пообещал я. — Если левый глаз, значит — к деньгам. Примета такая.

— А если правый глаз чешется?

— Тогда — к большим деньгам… Шутка, — на всякий случай добавил я.

Андрон ухмыльнулся.