Андрей Столяров

Между прочим, сразу же после руандийского геноцида в том регионе вспыхнул гигантский по­жар, названный Великой африканской войной, длилась она почти пять лет, участвовали в ней одиннадцать стран, погибли пять миллионов человек. Самый кровопролитный конфликт после Второй мировой войны. «Цивилизованный мир» на эту бойню внимания не обратил, ему было не до того: американцы как раз в это время бомбили Белград…

Дафне приходилось намного хуже, чем мне. Если я, даже почти полностью включаясь в картинку, все же воспринимал ее как бы со стороны, то сама Дафна в этой картинке жила. И чем глубже я погружался в ее подсознание, чем энергичней взбаламучивал илистую придонную черноту, тем сильнее, как вода в половодье, она затопляла ее. За две недели наших экспери­ментов Дафна явно осунулась, заострились черты лица, обозна­чились суставы коленей, запястий, локтей. Невидимый жар сжи­гал ее изнутри, и я опасался, что доктор Менгеле после очеред­ного обследования официально потребует отстранить Дафну Де­либ от участия в переговорах. Спасало ее лишь то, что другие эксперты выглядели нисколько не лучше. Чак тоже подсох и сжег в себе, вероятно, килограммов пять или шесть. При встре­чах не говорил, а шипел: горло, стянутое струнными жилами, про­пускало лишь скрежещущий инфразвук. На Юсефа риско­ванно было даже смотреть: от одного случайного взгляда он мог взорваться и перейти на яростный крик. Успокоить его потом было очень непросто. Заметно изменилась Ай Динь. Она больше не походила на трогательный воздушный цветок, который хотелось оберегать от всего, скорее — на тот же цветок, но сделанный из сухого папье-маше. При каждом ее движении чудился слабый шорох. У Лорда, по слухам, грянул сердеч­ный приступ, его нигде не было видно целых три дня. Олле Крамер, с виду вроде бы крепкий мужик, вдруг прямо в столовой грохнулся в обморок, четверо суток потом проле­жал в медотсеке. А Ян Ржепецкий, специалист по дешифровке криптосистем, тоже в столо­вой, посередине зала, держа поднос, неожиданно замер, как столб, и стоял так, не двигаясь, минут пять, пока кто-то его не толкнул.

Были и другие мелкие происшествия.

Предполагалось, что на нас таким образом действует психогенное поле арконцев.

Дафна не слишком выделялась на этом фоне. Конечно, я опасался, что она тоже может где-нибудь в людном месте грохнуться в обморок. Или замереть, как Ян Ржепецкий, превратившись в подобие соляного столпа. Или у нее, как у Лорда, вдруг резко сдернется сердце, и она, находясь одна в номере, даже не сумеет дотя­нуться до сотового телефона. Однако когда я осто­рожно пред­ложил на некоторое время прервать наши сеансы, она категорически отказалась. Эксперимент есть эксперимент. Его нельзя прерывать. Я ее понимал. Знаменитый Владимир Хав­кин, эпидемиолог, прежде чем на­чать лечение миллионов лю­дей, испытал вакцины против холеры и чумы на себе. Эммерих Ульман точно так же вколол себе вакцину от бешенства, спо­койно сказав при этом: «Посмотрим, умру я или нет». Генри Хэд перерезал себе нерв на руке и потом несколько лет скрупулезно наблюдал за его восстановлением. Страсть к истине — своего рода добровольное сумасшествие. Она поглощает своего носи­теля целиком. Ученые, подлинные ученые, отличаются от рели­гиозных фанатиков только лишь тем, что заражают им не дру­гих, а себя.

В общем, мы пришли к выводу, что ментальное сканирование у людей действительно существует. Это не метафора, выду­манная писателями-фантастами, а реальный физический факт. Дафна даже предположила, что, возможно, в этом и состоит скры­тая цель арконцев: сформировать внутри человечества не­кую инновационную общность, активное психогенетическое яд­ро, которое, укрепляясь и расширяясь, преобразует всю нашу ци­вилизацию. Впрочем, мы тут же решили, что данную гипотезу пока обсуждать не будем: сперва надо освоить собственно экстра­сенсорный контакт. И кое-что нам установить удалось. Мы вы­яснили, например, что Дафна ощущает его как дуновение теп­лого воздуха, который, постепенно разогреваясь, превраща­ется в жар, осуществляющий возгонку сознания. Кстати, обна­ружи­лось, что она тоже может меня ска­нировать, правда слабее, и я тоже ощущаю это сканирование как легкое дуновение, про­ни­зывающее мой мозг.

Расстояние тут вроде бы значения не имело. Конечно, контакт проще всего было установить, когда мы с Дафной располагались рядом, лицом к лицу, но если Дафна находилась у себя в номере, через четыре стены, то, войдя в экстрасенсорный регистр, я все равно мог каким-то образом нащупать ее. Я без осо­бого труда уста­навливал связь, даже когда мы расходились на противоположные концы нашего Центра, то есть к шлагбаумам, более чем на километр. Здесь опять-таки просматривалась ана­логия с интернетом: если тра­фик между абонентами всемирной сети один раз проложить, то далее под­держивать его будет лег­ко. Это, как мы сразу же поняли, открывало перед человечеством головокружительные перспективы.