Андрей Столяров

С этим докладом мне исключительно не повезло. В принципе, понимая, что существует местная специфика интересов, я хотел сначала проконсультироваться насчет него с Гленном Ос­ковицом, и если бы мне это тогда удалось, то Гленн, зная внутреннюю ситуацию, несомненно, убедил бы меня, что я лезу в огонь. Но Гленн в эти дни был на переговорах в Куала-Лумпуре: экземпляр доклада из его кабинета каким-то загадочным образом перекочевал в канцелярию государственного секретаря, и мадам Бентон, занимавшая эту должность, едва ознакомившись с ним, про­шипела, как меня тут же уведомили, лишь два слова: «за­кон­чен­ный идиот!» Прозвучало это как приговор, и президент, на­сколько я понимаю, поддержал ее выводы. На другой день Гленн, вернувшись из Англии, объяснил, что, оказывается, своим докладом я невольно дискредитировал гениаль­ный план, раз­работанный лично мадам Бентон: свергнуть Аса­да, по­ста­вить вместо него суннитское и одновременно проза­падное пра­вительство, тогда нефть и газ с Аравийского полуострова мог­ли бы прямым ходом пойти в Турцию и дальше — в Европу. Экспорт российских энергоносителей был бы таким образом за­блокиро­ван, и Россия была бы оттеснена на уровень третье­разрядных, региональных стран. Предполагалось даже, что в результате там начнутся со­циальные потрясения, которые могут привести к распаду ее по сценарию СССР. Одновременно будет ослаблен Китай, который лишится сильного стратегического партнера.

Гленн был в ярости. Он полагал, что дело тут не во мне: главный удар этой интриги был направлен против него. Они с мадам Бентон давно недолюбливали друг друга и между ни­ми давно шла не всегда заметная, но очень отчетливая борьба за влияние на президента. К тому же часть тезисов моего доклада неожиданно просочилась в печать (Гленн считал, что это была намеренно организованная утечка), и республиканская прес­са с радостью начала обсуждать ошибки, допущенные пра­вительством демократов. Особенно часто они цитировали мою фразу о том, что борьба с террористами ведется каким-то уди­вительным образом: тридцать лет исламских радикалов финан­си­ровали аравийские нефтяные монархии, а теперь вдруг они же являются ближайшими союзниками США в борьбе против терро­ристического «Исламского государства». СМИ также охотно пи­сали об экономических связях кланов Бушей и Бентонов с пра­вящей династией Королевства Саудовская Аравия, которые скла­дывались ко взаимной выгоде много лет. В преддверии выборов это было совсем ни к чему.

Так что судьба моя была решена. Меня, разумеется, не уво­лили: привлекать по такому поводу внимание прессы никто не хотел, но тут же твердо и необратимо за­двинули на периферию. Ни в каких совещаниях я более участия не принимал, никакой инсайдерской информации о текущих делах ни грамма не получал (довольствовался тем, что обозревал интернет), мнением моим никто не интересо­вал­ся, а при слу­чайных встречах в коридорах или на брифингах на меня смотрели как на неодушевленный предмет. Лучшим выходом было бы, конечно, подать в отставку, но Гленн Осковиц уговорил меня этого не делать. Причина — те же близкие выборы.

— Ну потерпи немного, — попросил он, предварительно намекнув, что аналогичного мнения придерживается и президент. — Ну что тут такого? С тебя ничего не требуют, зарплата тебе идет, а сменится администрация — и тихо исчезнешь вместе со всеми.

Отказывать Гленну мне было неловко: старый приятель, пострадал по моей вине (мадам Бентон теперь всей яростью обрушилась и на него). В общем, пришлось согласиться, что несколько месяцев я вполне могу подождать.

Тянулись какие-то светлые, невесомые, насквозь прозрачные, почти бесплотные дни, как струйки дыма, сливающиеся в поток не­ощутимого времени. Потом, вспоминая их, я с удивлением сообразил, что давно уже не работал так много и продуктивно, как в этот злосчастный период. Утром я оставлял машину на стоянке подземного гаража, поднимался в свой крохот­ный ка­бинет, два на три метра, чуланчик, даже без окон, вклю­чал компьютер, защищенный моим личным паролем, и провали­вался в пространство слов, мыс­лей, концепций, которые непроницае­мой аурой отгоражи­ва­ли меня от всего. Около половины вто­рого я перекусывал в за­ве­дении на втором этаже: там, среди мелких клер­ков и секре­тарш, никому до меня дела не было, а ровно в шесть запирал кабинет и ехал домой, где структурировал и ос­мыс­ливал накоп­ленные за день заметки. Я еще три года назад задумал книгу о пси­хо­логической множественности современного «поли­ти­чес­кого че­ло­века», о быстрой — чисто ситуативной — смене им разных ма­сок, идеологий, идентичностей и культур, в коих он напрочь теряет себя самого, и, конечно, не мог не использовать нынешние благоприятные обстоятельства, чтобы серьезно про­двинуть данный материал.