Андрей Столяров

Конечно, я ей такое обещание дал, правда, нисколько не сомневаясь, что наш обман будет выявлен при первом же ближайшем сеансе. Но к моему удивлению, когда начались короткие, чисто медицинские раунды, притирка, «психогенетическая селекция», как это у нас окрестили, никаких эксцессов не произошло. Голова у меня, разумеется, тут же вспыхнула, но со­знание в этот раз я, как ни странно, не потерял, мозг по-преж­нему слегка плавился, но не настолько, чтобы я не мог, остава­ясь внешне спокойным, трезво и последовательно рассуждать. Со стороны, как и у Дафны, тревожных симптомов не наблюда­лось. Так что мы благополучно прошли и «селекцию», длившу­юся, между прочим, целых три дня, и затем — тщательное, из сотен всевозможных анализов, медицинское обследование у доктора Йонгера.

Доктор Йонгер, сыгравший в Контакте не последнюю роль, возник именно в эти дни. . То есть он, конечно, и ранее существовал, но — отдельно от нас, экспертов, где-то далеко на задворках. Вряд ли кто-нибудь даже знал, как он выглядит: в память врезалось бы на всю жизнь. Внешность у него была на редкость запоминающаяся. Если взять обычную че­ловеческую физиономию, стесать ее по бокам, а по­том обтянуть тоненькой, клейкой, прозрачной пленкой так, чтобы она легла без морщин, то и по­лу­чится наш ге­ниальный врач, док­тор Йонгер. Или попросту доктор Менгеле — такую кличку, по слухам, ему дал сам Лорд. При взгляде ан­фас его стис­нутое с обеих сторон лицо похоже было на лезвие зазубрен­ного топора. Осо­бенно дико смотрелись на нем глаза — светлые, вы­пу­ченные, как у рака, будто бы даже слегка выдвинутые на сте­бельках. Зрачки их непрерывно вращались, точно были не в си­лах остановиться на чем-то одном. А дополнялось это судо­рожным подергиванием острых плеч, и таким же подергива­нием кон­чиков пальцев, как бы ощупывающих незримую плоть. Ну и голос — непрерывно срывающийся на фальцет, словно вели ту­пым ножом по стеклу. В общем, если считать что гениальность — своего рода безумие, то доктор Менгеле служил ярким приме­ром, что оно так и есть. На все это можно было бы не обращать внима­ния, в конце концов список регалий у доктора был длиной в километр, видимо, врач он был действительно гениальный, если бы не его от­ношение к пациентам. Ничего особенного док­тор Менгеле вроде бы и не делал, никаких этических норм в явном виде не нарушал, но я, например, во время бесчисленных и утомительных процедур, когда он, посверкивая глазами, с лю­бопытством склонялся ко мне, чувствовал себя каким-то бес­помощным насекомым, каким-то пойманным тараканом, жуком, пауком, которому можно оборвать лапки, усики, разрезать брюшко — исключительно для того, чтобы посмот­реть, как оно будет дергаться на стекле.

Такие же ощущения были и у многих наших экспертов. Дафну от его холодных прикосновений просто трясло. Она говорила потом, что доктор Йонгер — это законченный медицинский маньяк. Знаешь, бывают такие, к которым лучше не попадать. Тем не менее данный этап мы с ней благополучно прошли. На­ша группа из пяти человек оказалась единственной, которая полностью сохранила свой первоначальный состав. Другие понесли существенные потери, а две или три просто таки исчезли совсем. У нас были все основания гордиться собой. Хотя Чак наперекор общему мнению полагал, что в этом есть и серьезные минусы.

— Теперь нас будут рассматривать под микроскопом, — предрек он в один из ближайших после обследования вечеров. — Чем это мы, интересно, отличаемся от остальных?

— А разве мы отличаемся? — подняла брови Дафна.

— Полагаю, что — да.

И он скользнул проницательным взглядом сначала по ней, а затем точно так же — по мне. Казалось, Чак догадывается обо всем, что мы с Дафной пытаемся скрыть. Но одновременно мне показалось, что и самому Чаку тоже есть, что скрывать.

Причем не ему одному.

И как выяснилось несколько позже, я тут был совершенно прав.

11