Политическое землетрясение докатилось и до России, которую «долгоиграющий» президент страны, находясь, видимо, в эйфории от стремительного роста цен на нефть, объявил «островом стабильности и благополучия». Точно взорванный этой неудачной метафорой, внезапно забурлил Красноярск. Многотысячная толпа заняла здание местной администрации, все чиновники были оттуда изгнаны, и тут же, на площади, избран был «народный губернатор и мэр», который под громовые аплодисменты провозгласил, что теперь все средства, заработанные краем и городом, будут оставаться исключительно здесь и пойдут на улучшение жизни сельских жителей и горожан. «А Москве — шиш!» — сложив из пальцев соответствующую фигуру, крикнул он… Мания региональной субсидиарности охватила страну. Через три дня «народные мэры» были избраны уже в двадцати восьми городах, а к концу недели число их достигло семидесяти шести. Впору было отмечать красными флажками на карте «триумфальное шествие народной власти». Полиция после первых двух-трех столкновений предпочитала сохранять политический нейтралитет (как сказал один из рядовых полицейских в интервью телевидению: «Нам же тут дальше жить»), а части Росгвардии были стянуты в столицы национальных республик и в крупнейшие мегаполисы, которые российская власть надеялась удержать. Судя по всему, в России начинал зарождаться очередной революционный шторм.
Подземные толчки следовали один за другим. Трескалась земная кора, извергалась раскаленная магма. Дым и пепел пожаров затмевали тусклое небо. Все, что копилось десятилетиями и веками, теперь выплескивалось наружу. Никто не мог понять, как потушить этот жадный огонь. Аналитики и советники глав государств пребывали в растерянности. Управленческие элиты тонули в потоках невразумительных слов. Резолюции и решения, поспешно принимаемые ООН, мгновенно сгорали, не оставляя после себя никаких следов. В этой обстановке нарастающего геополитического кошмара мало кто обратил внимание на обмен предупредительными выстрелами американского и китайского крейсеров в Восточно-Китайском море недалеко от спорного архипелага Сенкаку (Дяоюйдао), закончившегося, впрочем, ничем (крейсера разошлись), и уж точно незамеченными проскочили в лентах новостей сообщения о столкновениях украинской армии (подвластной Киеву) с ополченцами «независимого государства Галичина» (подвластной Львову), лишь украинский министр иностранных дел (стрижка дворовым бобриком, нелепый мятый костюм), которому на очередной сессии Генассамблеи не предоставили микрофон, встал у здания ООН в Нью-Йорке, держа над головой плакат, призывающий «все мировое сообщество осудить агрессию России против свободной и демократической Украины»…
33
Оказывается, ад выглядит так: овеществляется страшный сон. Насколько хватает глаз, раскинуто вокруг железное кладбище автомобилей. Их тысячи, может быть, десятки тысяч: легковушки, грузовики, пикапчики, микроавтобусы, внедорожники. Упирается бампером в рытвину «волга» еще советского образца, пара, видимо, армейских фургонов, прижавшись друг к другу, вздымают полукруглые ребра, с которых содран брезент. Валяются искореженные велосипеды. Проглядывает неподалеку даже желтое тулово «катерпиллера», придавленное металлическим суставом ковша. И между всем этим захоронением страстной тщеты, между останками суетливых надежд — путаница веревок, растоптанные, смешанные с землей джинсы, майки, рубашки, вскрытые консервные банки, пластиковые бутылки из-под воды — на них оскальзывается нога, — кучи дерьма, ворохи грязных тряпок, от которых исходит запах, выворачивающий внутренности и душу… Уже брезжит рассвет, все видно вполне отчетливо. И единственное отличие от жутковатых ночных фантазмов — нет оглушительной людской пустоты. Напротив, вокруг — тоже тысячи, может быть, десятки тысяч людей, мечущихся в беспамятстве, натыкающихся друг на друга. Они несутся сразу во все стороны, оступаются, падают, сшибают с ног тех, кто слабее, топчут лежащих, дико кричат. Крик вообще такой, что кажется, будто воздуха нет, вдыхаешь вместо него этот крик, и он заполняет тебя, как вода в глубине, хлынувшая в рот, в ноздри, в уши…