Андрей Столяров

Дядь Леша похлопал ее по руке.

— Ты — тише, тише, разбудишь людей… Эх, деточка, домашний ребенок… Мир, знаешь ли, не такой, как вас учат в школе или там в семье, мать с отцом. По другим правилам люди живут. Особенно сейчас, когда пришли эти… арконцы… Слышала, как называют тех, кто уезжает на Терру? Крысы, которые, значит, бегут с нашего корабля… Так вот, мы — крысы теперь, на нас охотятся все, кому только не лень.

— Но есть же полиция, вы говорите… Должен соблюдаться закон…

Дядь Леша опять покряхтел:

— Какой в России закон? У нас все решает начальство. Приучили народ, видишь ли, за тысячу лет… А если начальство вдруг исчезает, например, как сейчас… Слышала о «народных мэрах»? Ну — вот… Ты думаешь, эти ребята — чего? Сразу же начинают искать — кто теперь будет новый начальник. И начальником становится тот, у кого тяжелее кулак. Или нож в руке, или пистолет…

Зиновий Васильевич неторопливо поднялся.

— Ну ладно, это уже о судьбах мира, — с иронией сказал он. — Кто виноват, что делать, зачем Герасим утопил Муму?.. С этим до утра просидишь. Ладно, я тогда пошел спать…

— Давай, — сказал дядь Леша. — Я тоже скоро пойду.

Он пошарил на земле возле себя, подбросил пару толстых об­рубков в костер. Огненное нутро вздрогнуло, взлетела к небу горсточка искр. И пока Лизетта смотрела, как они пляшут в воздухе, вдруг снизошло на нее понимание, что это действительно так. Она и в самом деле вышла за пределы того крохотного мирка, который знала, в котором семнадцать лет прожила, вступила совсем в другой мир, в социальные джунгли, как выразился бы отец, где правят совсем другие, опасные, неизвестные ей законы. Весь ее опыт, все ее небольшие навыки здесь ни к чему. Все ее благие намерения будут лопаться тут словно мыльные пу­зыри. И у нее даже нет времени, чтобы, как кошка, которую перевезли в новый дом, обойти этот мир, осторожно исследовать, обнюхать его, отыскать место, где можно укрыться. Кстати, вполне возможно, что такого места здесь просто нет. Видимо по ассоциации, внезапно всплыла картинка: двор — в оконных рас­плывчатых бликах, отчего он кажется светлее, чем есть, малыш, карабкающийся на качели, мать, которая помогает ему, замерший на полушаге се­рый дворовый кот… Она вдруг перестала понимать, как оказа­лась здесь — в этой маршрутке, на этой озаренной костром поляне, в этом кошмаре, где даже среди яркого дня все равно стоит ночь. Подхватила какая-то волна, понесла. Ощущение было: это единственное правиль­ное решение. Впрочем, еще не поздно. Еще ничего окончательно не решено.

— Я вот что хотел у тебя узнать, — сказал дядь Леша. — Твой отец… извини, что спрашиваю об этом… Он, если что, мог бы нам как-то помочь? Подтолкнуть там где-то, распорядиться, чтобы пропустили вне очереди? Сама видишь, какая тут идет заваруха. А ведь дальше, скорее всего, будет лишь хуже. Народ начинает постепенно сходить с ума… Твой отец… он у тебя кто там вообще?

— Он эксперт, — немного подумав, сказала Лизетта. — Отвечает за контакты арконцев с людьми на данной конкретной Станции. А вот насчет «помочь», я не знаю… Честное слово, дядь Леша, честное слово! Он мало что рассказывал о своей работе. Им ведь это запрещено…

Дядь Леша кивнул.

— Ну да — государственная тайна, конечно. У нас ведь все, куда пальцем ни ткнешь, государственная тайна, молчок и, что удивительно, именно от своих… Что они там, наверху, насобачили — тайна. Почему насобачили так, а не этак — тайна тем более… Про указы нынешние президента я уж не говорю… Бах-тарабах, обухом по голове… Чтобы никто ничего толком не понимал. Так нас, баранов, легче будет вести в разделочные цеха…

— Какие цеха?

— Это я — так, не обращай внимания. А созвониться с ним как-нибудь, поинтересоваться не пробовала? Намекнуть ему, что ты тоже здесь?

— Напрямую не получится, — опять подумав, сказала Лизетта. — Все эксперты обязаны были сдать сотовые телефоны. Во всяком случае так он мне объяснял. Работает только местная локальная сеть. Можно послать в их центр связи запрос, тогда отец через какое-то время перезвонит. Но разговаривать тоже будет из центра. Все прослушивается. Это он специально предупредил.

— Понятно, — протянул дядь Леша. — Сидят, значит, под непроницаемым колпаком. Ничего, как-нибудь разберемся. Обстановка подскажет… Ладно, тогда пошли спать.

Он поднялся и побрел к одеялу, на котором, укрывшись какой-то попоной, раскинулась Тетка. Голые руки ее светились в ночи приманкой для комаров. Вот Тетка шлепнула себя по плечу, которое аж задрожало, и, не просыпаясь, перекатилась на другой бок.

Лизетта тоже поднялась со скамейки. Взгляд ее упал на то место, где всего часа три назад находился Чинок: бурые пятна на одеяле, куртка, брошенная поодаль и вся скомканная так, словно и она только что умерла. Странное ощущение: вот возник откуда-то такой человек — Чинок, ехал с ними, почти всю дорогу молчал, затем спас их всех, сам погиб, и она ничего не знает о нем.

И никто, наверное, ничего не знает.

Только дядь Леша, но он, скорее всего, будет молчать.

Был человек — и нет.