Андрей Смирнов

или была неправильно закодирована и помещена в один из тех сегментов разума, которые служат

в качестве таких вот «мусоросборников». Ее просто нет. А кусочки, оставшиеся неудаленными —

крошечные островки в океане небытия — скомпилированы таким образом, чтобы создать у тебя

ощущение непрерывной цепи событий. Происходившее ты не помнишь, зато твердо уверен, что

всего лишь слепо блуждал по коридорам до тех пор, пока случайно не наткнулся на дверь с

табличкой «ВЫХОД». Простой и верный расчет: ведь ни один человек не держит в голове всех

событий, происходивших с ним на протяжении последней недели… последних суток… даже

последнего часа. Мы имеем в поле своего опыта лишь ощущение непрерывности, которое кажется

нам как бы подтверждением того, что с нашим прошлым все в порядке и что все события в нем

складывались последовательно, нанизываясь, как жемчуг на нитку. Но это всего лишь ощущение,

и не более того. И если уж ты получил доступ к сознанию кого-либо, то внушить это самое

ощущение, которое отлично замаскирует следы твоей работы, не составит труда…

— И кто бы мог это внушить? — Спросил Дэвид. — Те ублюдки, которые меня в

лекемплет зашвырнули? Сильно сомневаюсь. У них не было возможности влиять на меня, когда я

был внутри, а к тому моменту, когда я выбрался, они уже были мертвы… Кстати, могу я

надеяться, что то, что вы узнали, останется при вас?

— Не беспокойся, я не собираюсь рассказывать кен Эселям о том, кто уничтожил их

вассала, — усмехнулась Вилисса. — Ни та, ни другая семья меня не интересуют.

После короткой паузы она добавила:

— А память тебе стерли, уж конечно, не маги из фальшивого «Ока»… Я думаю, там, в

этом массиве исторгнутой хаосом мощи, только-только начинающей упорядочиваться и

приобретать какой-то «нормальный» вид, что-то произошло. Что-то, благодаря чему ты сумел

спастись… заплатив за это частью своих воспоминаний.

Дэвид некоторое время пытался свыкнуться с мыслью о том, что то, что он помнит об

указанном периоде — неправда. Маленькие кусочки правды, сложенные в большую ложь…

— Если эти воспоминания удалены, — произнес он, — видимо, они имели какое-то

значение. Могли бы, наверное, пролить свет на то, что находится внутри этой штуковины… или

на еще что-нибудь. А их точно никак нельзя вернуть?

Вилисса покачала головой.

— Ничего не осталось, извини. Очень тщательная работа. Ее и обнаружить-то было не так-

то просто. Вообще, чем дольше я исследовала эту аномалию в твоем ментальном пространстве,

тем больше она меня удивляла. С одной стороны, применявшиеся заклятия были довольно

грубыми... приблизительно соответствующими тому, что ты мог бы изобразить на своем текущем

уровне мастерства, а может быть даже и ниже. Но при этом настолько все точно рассчитано,

настолько все изящно и просто, учтены все нюансы, в том числе и те, которые будут порождены

столь грубыми заклятьями, установлен такой идеальный баланс, что он кажется невозможным,

дефекты одной из задействованных схем настолько полно сводят на нет дефекты другой и

наоборот… Должна признаться, я в первый раз с таким сталкиваюсь. Такое чувство, что я вижу

перед собой творение гениального мастера, вынужденного работать совершенно негодными

инструментами… и сумевшего, тем не менее, недостатки этих инструментов обратить в их

достоинства или как минимум свести их на нет.

Восторженные нотки в голосе баронессы хорошего настроения землянину не прибавили.

Вилиссу интересовало Искусство. А он, Дэвид, лишь подопытный экземпляр… холст, на котором

запечатлен «рисунок гения».

— Рад, что хоть чем-то оказался вам полезен, — буркнул Дэвид.

Вилисса не заметила его настроения.

— Если я права, — задумчиво произнесла она. — То, теоретически, при определенных

обстоятельствах память к тебе все же могла бы возвратиться. Ведь тот, кто стирал, мог просто

забрать ее с собой — на тот случай, если вы вдруг опять стокнетесь.

6

…Дэвиду потребовалось несколько минут, чтобы придти в себя. Полностью мозги на

место так и не встали, сознание разрывалось между двумя точками обзора и оценок окружающего

мира — той, которую он приобрел в Небесной Обители в последние полтора года и той, которую

ему возвратила Вилисса. Эдвин молча сидел на стуле и внимательно разглядывал землянина.

— Дерьмо… — произнес Дэвид. Ругательство, сорвавшись с губ, показалось ему

богохульством. Землянина затошнило. Их так долго отучали от всякой нечистоты в помыслах и

делах…

Эдвин улыбнулся:

— Вижу, ты уже в норме.

— Не совсем… — Дэвид помотал головой. — Крыша едет.

 Он испытывал ужасные ощущения. Как будто внутри что-то рвалось, перекореживалось.

Не имея сверхценности, не переживаешь, что у тебя ее нет. Но когда ты обретаешь смысл жизни, а

затем теряешь обретенное, то к прежнему безмятежному состоянию пути назад уже нет. В

результате выходит не ноль, а какое-то отрицательное значение; чернила смысла пропитывают

бумагу души насквозь, когда стираешь их, остается уже не чистый лист, а дыра посреди листа.

Все было неустойчивым, разум Дэвида разрывался надвое. Как будто вселенная, словно

гигантская амеба, поглотив критическую массу питательных веществ, пыталась теперь