Андрей Смирнов

жил в «вывихнутом» мире, но теперь нарушенный порядок восстанавливается, и все будет так, как

должно быть. Жаль только, что не все способны пережить исцеление; Рийок прав — некоторые

люди настолько закостенели в своем ненормальном, извращенном состоянии, что им уже

невозможно помочь, любая помощь оборачивается для них мучением и смертью. Можно было

лишь посочувствовать этим несчастным, посочувствовать даже Эдвину — ведь кен Гержету

исцелиться будет намного сложнее, чем Дэвиду: в качестве основной стихии Дэвид изначально

выбрал Свет, а Эдвин Тьму; не смотря на все пинки и уколы, которые обрушивала на него жизнь, в

глубине души Дэвид никогда не переставал верить в справедливость и по возможности

придерживался моральных норм, в то время как Эдвин вряд ли вообще когда-нибудь верил в

справедливое мироустройство, а морально-нравственных норм конечно, придерживался, вот

только, как и большинство хеллаэнцев, считал подлинным источником и законодателем этики не

общество и не высшие силы, а себя самого. Неудивительно, что ему теперь трудно перестроиться.

Трое покончили с собой, а еще четверо, решив после получения Имени, что с них хватит,

что Небесная Обитель дала им все, что могла дать, не ущемляя их личную свободу, что с тем

многообразием энергий и пластов реальностей арайделинга Света, которое открылось им с

помощью Имени, следует разбираться самостоятельно, без подсказок мудрых и благих

наставников — сбежали. Среди этих четверых был Фаннай кен Сермен. Намного позже, на

предпоследнем круге обучения, когда им — правда, только раз в месяц — стали позволять

покидать Обитель и встречаться с родственниками, Дэвид, через Эдвина кен Гержета, семья

которого поддерживала связь с кен Серменами, узнал о дальнейшей судьбе Фанная. Эдвин

утверждал, кстати, что Фанная Дэвид мог видеть еще в Академии — молодой кен Сермен учился

там в то же время, что и они, но Дэвид, как не старался, не мог его вспомнить. В Академии

учились слишком многие, Фаннай, что неудивительно для нимрианского аристократа, начал сразу

со второго курса, и если Эдвин знал его, пусть и весьма поверхностно, поскольку и сам

принадлежал к местной знати, то с Дэвидом у Фанная просто не было точек соприкосновения. Они

познакомились уже здесь, в Обители, но поначалу возможности узнать друг друга поближе так и

не представилось, а чем дальше, тем все более замкнутым становился Фаннай. Для нимрианского

аристократа его колдовской Дар не был особо выдающимся и, кажется, юноша пришел сюда для

того, чтобы в первую очередь разобраться в самом себе, найти какую-то внутреннюю опору,

получить силу, которую здесь сулили — в результате, однако, себя он со временем и больше

терял. В жизнерадостном и мечтательном юноше арайделинг Света, в которой он был введен,

выявил какой-то скрытый внутренний разлом; принятое Имя оказалось слишком тяжело для его

духа — даже не смотря на то, что Фаннай был до этого инициирован Светом и Жизнью и в плане

этики казался достаточно приличным молодым человеком, а не каким-нибудь беспринципным

негодяем. Но эту дорогу он осилить не смог или не пожелал, а может быть, еще с самого начала, узнав от кого-нибудь о том, что в Обители можно приобрести Имя, решил ограничить свое

обучение лишь этой, начальной частью. Так или иначе, но после бегства жил он недолго. Семья

сразу заметила в нем что-то ненормальное — он мучался, не находя себе места, как-то

неправильно реагировал на самые простые слова и вопросы, как будто бы что-то во внутренних

настройках его души и разума было выведено из строя, повреждено. Состояние его быстро

ухудшалось. Гэемон менялся, силясь принять какую-то невозможную, немыслимую форму —

словно оборотень, который переходил из человека в животное или птицу, но так и застрял в

середине или в первой трети преображения, в каком-то переходном состоянии, которое само по

себе совершенно нежизнеспособно — и так и умер в процессе незаконченной трансформации.

Родители пытались помочь ему, прилагали свои собственные колдовские таланты, даже позвали

кого-то со стороны — но все их усилия в конечном итоге ничего не дали. Фаннай умер, а душу его

так и не смогли поймать. Родственники не смогли. Дэвид почти не сомневался, что эта душа

вернулась и присоединилась к душам несчастных самоубийц. Не было сомнений и в том, что с

душами остальных беглецов произошло нечто подобное. Это вызывало двойственные чувства. С

одной стороны, было что-то смущающее в такой посмертной участи. С другой стороны — и чем

дальше, тем более вероятной казалась ему эта версия — может быть, Эдвин не так уж далек от

истины? Отступники не смогли завершить путь, но все-таки пытались пройти его — неужели они

будут отвергнуты, преданы забвению и лишены всякой надежды? Может быть те, кто служит

источнику блага или даже сам источник (ведь он, как уверяли мастера, имеет свою волю и

способен действовать целенаправленно) приготовили для слабых, сбившихся с пути, нечто

особенное? Не столь прекрасное, как для всех остальных, но все же не полное исчезновение? В это

как-то легко верилось — ведь в арайделинге Света, которым Дэвид теперь жил и дышал, все