Андрей Сахаров

В сопутствующей автобиографии Сахаров рассказал о своих занятиях во время, названное им «инженерным периодом» моей жизни», и с гордостью — о большом экономическом эффекте его изобретения¹⁵. Так что он вполне мог считать, что уже внес свой вклад в победу, когда ощутил зов науки. К теоретической физике его привели размышления о своих «патронных» изобретениях, но было бы призвание, а повод найдется. Способность к науке включает в себя способность сосредоточиваться на ней даже в самых неподходящих условиях. Однокурсник Сахарова не может забыть его, сидящего на рюкзаке и углубившегося в научный журнал осенью 1941 года, когда студенты ожидали эшелона, который должен был эвакуировать университет в Ашхабад: «Я подошел, заглянул к нему через плечо. Вижу — обзор по колориметрии [о методах измерения цветов — предмет малоувлекательный]. И спросил ошарашенно: «Для чего ты это читаешь?!» Андрей ответил с исчерпывающей ясностью: «Интересно»¹⁶.

Сам Сахаров помнил о другом своем чтении в ожидании эшелона: «Эти дни оказались для меня почему-то очень плодотворными в научном смысле — читая книги Френкеля по квантовой механике и теории относительности, я как-то сразу очень много понял».

Эшелон, наконец, отправился, и жизнь в нем установилась: «В каждой теплушке с двумя рядами двухъярусных нар и печкой посередине помещалось человек сорок. Дорога заняла целый месяц, и за это время в каждом вагоне сформировался свой эшелонный быт, со своими лидерами, болтунами и молчальниками, паникерами, доставалами, объедалами, лентяями и тружениками. Я был скорей всего молчальником, читал Френкеля, но прислушивался и присматривался к происходящему вокруг, внутри и за пределами вагона, к раненной войной жизни страны, через которую проходил наш путь».

Физика, которая притягивала тогда Андрея Сахарова, была вовсе не ядерной. О делении урана и цепной реакции он узнал еще до войны, но, как он пишет, «к своему стыду», не оценил важности открытия, и «до 1945 года просто забыл, что существует такая проблема». Почему «к стыду»? Ведь физика так богата проблемами! В ашхабадской эвакуации, вопреки тяготам жизни и последнего сжатого года учебы, Андрей вместе с товарищем организовал кружок по теории гравитации¹⁷. Трудно найти тему более удаленную от специальности «оборонное металловедение», с которой их выпускали из университета.

И все же Сахаров, видно, хорошо освоил эту специальность, раз его не отпускали с оборонного завода даже по вызову из Академии наук. То были военный завод и военная осень 1944 года. В декабре директору ФИАНа Вавилову пришлось специально ходатайствовать об «откомандировании А. Д. Сахарова с завода в наш Институт». Нашли обходный маневр — Сахарова утвердили в аспирантуре «без отрыва от основной работы». И только с 1 февраля 1945 года — «с отрывом».

К тому времени молодой инженер был уже женат. Историю своего знакомства с лаборанткой химического отдела Клавдией Вихиревой он подробно описал в «Воспоминаниях»: «Я числился при металлургическом отделе лаборатории, в котором, кроме меня, работало несколько приезжих молодых специалистов (впрочем, все — кроме меня — со специальным «патронным» образованием)… Мы — мальчики — часто заходили в химическую лабораторию, девушки «опекали» нас всех подряд, угощали домашней картошкой, которую они тут же пекли. Быстро образовывались дружеские отношения. Зимой мы с Клавой несколько раз ходили в театр (в том числе в Московскую оперетту, приехавшую в Ульяновск), в кино на памятные фильмы тех лет (в их числе военные фильмы, хороший английский фильм «Леди Гамильтон» и др.). Весной 1943 года наши отношения неожиданно перешли в другую стадию.