Андрей Сахаров

Поставив Курчатова во главе ядерного дела, правительство решило сделать его в том же 1943 году академиком. Однако академики, исходя из своих академических соображений, не подчинились воле ЦК и 27 сентября выбрали другого — А. И. Алиханова. Научной репутацией Курчатов не уступал Алиханову, однако тот уже был членом-корреспондентом, а никаких особых заслуг Курчатова, чтобы перепрыгнуть через ступень членкора и сразу стать академиком, тогдашние академики не видели. У правительства же были свои особые причины, которые оно не собиралось излагать. Проще было учредить дополнительную вакансию академика по «специальному разделу физики», и в результате 29 сентября 1943 года Курчатов тоже стал академиком¹². И, похоже, не мучился сомнениями по поводу вмешательства правительства в дела Академии наук.

Курчатовский дар организатора науки можно назвать гениальным уже потому, что его имя осталось окружено добрыми чувствами почти всех, знавших его. Лишь один из многих десятков людей, знавших Курчатова и оставивших свидетельство о нем, высказался о нем не в восторженных тонах — это один из его заместителей и первый директор дубненского ускорителя М. Г. Мещеряков. На вопрос: «Вы думаете, что председатель урановой комиссии Хлопин мог бы справиться с делом Курчатова?» — он ответил хмуро: «Курчатов был управляем, а Вернадский и Хлопин никому бы не позволили собой управлять»¹³.

«Управляемость» была не единственным и не главным свойством Курчатова. Он был настоящим ученым, преданным науке и ценящим преданность других. И он был деятелем, получающим удовлетворение не от званий и наград, а от успеха дела. Он использовал свое влияние для поддержки науки за пределами оружейных нужд, подчиняясь логике ее развития. Главным его инструментом в отношениях с учеными было умение заражать их энтузиазмом и внушать им чувство защищенности, а в отношениях с правительством действовала способность внушать доверие. В пределах его профессиональной компетенции он был способен на смелые шаги и даже на усилия наперекор системе, но — знал меру. А его инсульты и ранняя смерть (в 57 лет) говорят, как трудно было посредничество между миром советского самодержавия и природной демократией науки.

В соответствии с духом своего времени Курчатов видел в науке главную силу мирового прогресса, но, будучи сыном своего советского времени и выпускником школы Иоффе, не нуждался в понятии ноосферы, всецело доверяя коммунистическим догмам. Страна, строившая коммунизм, получила тогда уже путеводитель от самого вождя — «Краткий курс истории ВКП(б)» — и усердно его изучала во всех аудиториях.

А Вернадский не доверял ни «Краткому курсу», ни общему курсу Сталина, и 16 ноября 1941 года с четкостью естествоиспытателя констатировал в дневнике:

«Три факта бросаются в глаза, резко противоречащие словам и идеям коммунистов: 1) двойное на словах правительство — ЦК[партии] и Совнарком. Настоящая власть ЦКП и даже диктатура Сталина. Это то, что связывает нашу организацию с Гитлером и Муссолини. 2) Государство в государстве: власть реальная ГПУ и его дальнейших превращений. Это нарост, гангрена, разъедающая партию, — но без нее не может она в реальной жизни обойтись. В результате мильоны заключенных-рабов, в том числе наряду с преступным элементом и цветом нации и цвет партии, который создавал ее победу в междоусобной войне».

Глава вторая АСПИРАНТ ТАММА

С патронного завода в теоретическую физику

Морально-политические сложности ядерной физики были еще неведомы 23-летнему инженеру Ульяновского патронного завода Андрею Сахарову, когда в июле 1944 года он отправил письмо директору ФИАНа:

«Прошу допустить меня к приемным экзаменам в аспирантуру Физического института по специальности «Теоретическая физика», которую считаю своим призванием. Так как я работаю в системе НКВ (Наркомата Вооружений), то для сдачи экзаменов мне необходимо выслать вызов по адресу: Ульяновск. Заволжье. До востребования»¹⁴.

Два заводских года не прошли даром: к заявлению прилагались авторское свидетельство на изобретение, а также рукописи трех работ. «Переданы проф. Иг. Евг. Тамму», — приписано другой рукой. Видимо, то была рука отца (тогда доцента Педагогического института), передавшего эти рукописи Тамму.