Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

А мама в своей книге «Дочки-матери» пишет: «Вот такая мамина последняя записная книжка. Но я действительно ругалась с Игорем Пятницким, чтобы он поменьше при маме вспоминал 37-ой год, аресты, допросы, следствие, потому что после каждого его визита у мамы подымалось давление или начинался сердечный приступ. Я старалась вообще избегать этих тем при маме, видя, как она начинает волноваться. Сейчас я думаю, что делала это напрасно. Уберечь маму от мыслей о прошлом не могли никакие мои ухищрения. Как нельзя себя ничем спасти от чувства вины перед ушедшими, хотя бы за то, что их нет, а ты живешь. У мамы было чувство вины перед бабушкой за свою судьбу, которая рикошетом прошлась по бабушке. У меня — перед мамой за мою судьбу и мое счастье. Дочки — матери! Дочки — матери!»

Эту книжку я очень люблю, но только недавно поняла, что мама датировала ее моим днем рождения — 24 марта; вскоре после этого, весной 1991 года, мы встретились с ней в Израиле, приглашенные Толей Щаранским и Тедди Колеком, мэром Иерусалима, на открытие Садов Сахарова, и мама сказала мне, что придумала название книжке — «Дочки-матери».

* * *

Мне кажется, мама не питала никогда больших иллюзий насчет Перестройки, но всё-таки нужно было пытаться действовать: делай, что должно, и будь, что будет. Она всегда обращала внимание на негативные моменты происходящего: например, они поехали в Армению после землетрясения — это был чудовищный шок. Я помню, она рассказывала, как спекулянты разграбляли гуманитарную помощь и стройматериалы, как люди, потерявшие всех близких, не имели крова.

На даче, Кейп Код, 2008.

Мамины любимые занятия: она любила сажать цветы. На даче Андрея Дмитриевича (она уже продана, не знаю кому) и на балконе. И в Горьком, и в Бостоне — она всюду сажала цветы. Мама любила мыть окна — это у неё с детства.

Она любила все астрономические явления: затмения луны, солнца. Мы с детства были к этому приучены. Папа по этому поводу ворчал на маму, а потом бабушка ворчала так же на меня: «Что ты детей поднимаешь в два часа ночи!» Когда Андрей Дмитриевич был в ссылке, а мама ещё нет, она с Лизой специально ездила куда-то на Черное море, чтобы там наблюдать полное солнечное затмение в 1981 году — но была плохая погода, и ничего не было видно. Только страшно кричали птицы.

Мама любила гамаки. На даче у нас всегда был гамак. У меня есть кадры последних лет её жизни, где она в гамаке.

Мама любила смотреть на звезды. Всегда перед сном мама любила посмотреть на небо. Думаю, это её увлечение нравилось Андрею Дмитриевичу.

Они вместе ездили в красивые места, в Среднюю Азию, в Якутию к Твердохлебову. Как правило, связано это было с какими-то правозащитными делами, ведь в 1970-х годах у мамы и Андрея Дмитриевича свободного времени практически не было. Твердохлебова, например, нужно было навестить, потому что его фотография произвела на маму плохое впечатление. В Душанбе они ездили по делу Анатолия Назарова — Андрей Дмитриевич о нем пишет — осужденного за пересылку по почте записи западной радиопередачи о «Размышлениях» Сахарова.

* * *

Как мама стала врачом? К началу войны она прошла краткосрочные курсы РОККа (Российского общества красного креста), была простой медсестрой, имела минимум медицинских знаний. После ранения и контузии она попала на медицинский поезд, где всерьез овладела специальностью.

После войны её долго не демобилизовывали — она была направлена на разминирование в Карелию или даже еще северней. Там она, наконец, добилась комиссии, которая дала ей вторую группу инвалидности по зрению. До этого она говорила, что ничего не видит левым глазом, а командир ей отвечал: «Ты симулируешь».

После демобилизации она приехала в Ленинград. Она рассказывала, как вышла из поезда на перрон, стояла и не знала, что ей делать. У неё была комната в коммунальной квартире, сохранившаяся за ней благодаря женщине, которая была «ответственным квартиросъемщиком». Ещё до того, как мама уведомила её, что она в армии, эта женщина провела через собрание решение, чтобы сохранить за ней комнату, хотя и знала, что у мамы репрессированные родители. Батаня к тому времени умерла, а мамин брат уже по трудопризыву, как подросток, работал в Свердловске. Мама его оттуда вытащила, он там буквально умирал от голода. Двоюродная сестра мамы, Наташа, была эвакуирована из Ленинграда с каким-то детским домом по Дороге жизни.

Мама не знала, что делать после демобилизации. Она с вокзала пришла пешком домой — этот рассказ я очень хорошо помню. Она села на диван и увидела, как по обоям ползет клоп. Прозрачный. Сквозь него были видны обои, но он выжил.

* * *

Мама очень любила елку. Ещё в детстве решила, что в её семье всегда будет елка на Новый год. Она так любила наряжать елку, что даже нам не давала наряжать. Мама очень вкусно готовила, умела чинить электричество в доме.