Читаем Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна полностью

Лумельский Владимир Яковлевич: в России — кибернетик, к.т.н., работал в Институте проблем управления АН СССР в Москве. После переезда в США в 1975 г. занимался искусственным интеллектом и робототехникой в исследовательских центрах Форда, Дженерал Электрик, НАСА; с 1985 г. профессор — Йельский, Висконсинский, Мерилендский университеты. Был близок к Е. Г. Боннэр и А. Д. Сахарову в течение многих лет.

Люсе Боннэр

Два замечания:

1. События о которых идет речь ниже, происходили сорок-пятьдесят лет назад. Дневников мы не вели, и память у нас, скажем так, средняя. Я отдаю себе отчет, что читатель может воспринять мою уверенную подачу прямой речи с юмором. Что поделать — мне это так помнится, так просится на страницу.

2. Для меня Елена Георгиевна Боннэр была всю жизнь Люся. Величие ее жизни зовет к официальности, но это отнимет от живого, поэтому я оставляю ‘Люся’. А надо бы как в классике, «Зовите меня просто — Ваше величество».

Владимир Лумельский

1.

Я подсчитал, что Люсю Боннэр я в сумме знал лет сорок пять, т. е. примерно с середины 1960-х, когда она переехала из Ленинграда в Москву. Был, правда, и длинный перерыв, лет на пятнадцать, когда нам, уже американцам, путь в СССР был заказан. Как ни кинь, большой срок. Когда я встретил ее впервые, ей было чуть за сорок — а выглядела она моложе.

Люся Боннэр — тот случай, когда широкая известность и личность гармонично сливаются. Ее муж, академик Андрей Дмитриевич Сахаров (ниже АД), воспринимал свою известность как нечто неизбежное, и, скорее, как неудобство. А Люсе известность «шла», казалась естественной. В те времена, 1960-е — 70-е годы, люди, конечно, боялись говорить откровенно — кому нужны неприятности с КГБ? Люся боялась меньше других. А когда пришла известность, она сбросила с себя боязнь, как обносившуюся рубашку. Скорее КГБ ее побаивалось, «С этой бабой лучше не связываться». Я думаю, тот факт, что КГБ нередко приписывало действия Сахарова влиянию Люси, от этого и шел — от комбинации его кажущейся неуверенности с ее уверенностью.

Для Сахарова его широкая известность как политического деятеля не знаменовалась качественным переходом — это был переход известности одного рода к известности другого рода. Всю свою жизнь он был звездой — не такой, так другой звездой. Для Люси ее известность как общественного деятеля и как писателя пришла поздно, в большой степени благодаря мужу. Я говорю это вовсе не затем, чтобы умалить ее заслуги, а чтобы подчеркнуть ее заслуженное место в маленькой удивительной плеяде «жен знаменитых мужей», которые внезапно выпрыгнули на сцену в России — как интереснейшие личности и яркие таланты сами по себе, независимо от своих мужей: Надежда Мандельштам, Евгения Гинзбург, Елена Боннэр…

Интересна и другая черта, связывающая этих женщин: если в текстах и интервью их мужей чувствуется обычная осторожность деятеля высокого полета — забота о духовном наследии, о суде истории, о мнении критиков, о расфасовке славы (кто первый придумал идею, кто первый вышел на баррикады) — то у этих женщин бросается в глаза полное отсутствие оглядки назад. Впечатляет их бесшабашное «а мне плевать, кто что скажет». В комбинации с писательским талантом такое не может не завораживать.

Моя дружба с Люсей с ее общественной деятельностью не связана. Хотя я был в достаточной мере в курсе этой деятельности, и ее, и A. Д. Сахарова, часто бывал в среде диссидентских разговоров, и со многим в их жизни и идеях был согласен, реально я в этой деятельности участия не принимал. Копаться в собственной психологии дело неблагодарное и нелегкое: насколько мое неучастие было результатом «ума холодных наблюдений», сознательным решением, и не было ли здесь простой человеческой трусости — не мне судить. Причины трусить тогда несомненно были. Диссиденты как минимум теряли работы, а то и шли в тюрьмы и в ссылку.

Даже быть рядом с диссидентом каралось. Когда в жизни Люси появился Сахаров, любая принадлежность к их кругу стала вопросом реальной опасности. Их квартира прослушивалась, у входа в дом стоял человек. Как-то мы нашли «нечто прослушивающее» в нашей собственной квартире. Я, конечно, подумал о связи между этим и тем, что меня часто видели у входа в квартиру Сахаровых. Ход моей мысли был примерно такой: а) участие в подобной деятельности может легко стоить мне, молодому ученому, потери возможности работать в науке, а то и хуже, тюрьмы (примеров было немало); б) Россию не переделаешь; в) но есть и другая сторона — эти люди мне важны, и мне важно чувствовать себя порядочным человеком; г) здесь я и проведу черту — я буду продолжать дружить с семьей Сахаровых и бывать у них.

Перейти на страницу:

Все книги серии Люди, эпоха, судьба…

Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное
Всё живо…
Всё живо…

В книгу Ираклия Андроникова «Всё живо…» вошли его неповторимые устные рассказы, поразительно запечатлевшие время. Это истории в лицах, увиденные своими глазами, где автор и рассказчик совместились в одном человеке. Вторая часть книги – штрихи к портретам замечательных людей прошлого века, имена которых – история нашей культуры. И третья – рассказы о Лермонтове, которому Андроников посвятил жизнь. «Колдун, чародей, чудотворец, кудесник, – писал о нем Корней Чуковский. – За всю свою долгую жизнь я не встречал ни одного человека, который был бы хоть отдаленно похож на него. Из разных литературных преданий мы знаем, что в старину существовали подобные мастера и искусники. Но их мастерство не идет ни в какое сравнение с тем, каким обладает Ираклий Андроников. Дело в том, что, едва только он войдет в вашу комнату, вместе с ним шумной и пестрой гурьбой войдут и Маршак, и Качалов, и Фадеев, и Симонов, и Отто Юльевич Шмидт, и Тынянов, и Пастернак, и Всеволод Иванов, и Тарле…»

Ираклий Луарсабович Андроников

Биографии и Мемуары / Документальное
Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева
Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Александр Алексеев (1901–1982) – своеобразный Леонардо да Винчи в искусстве книги и кинематографе, художник и новатор, почти неизвестный русской аудитории. Алексеев родился в Казани, в начале 1920-х годов эмигрировал во Францию, где стал учеником русского театрального художника С.Ю. Судейкина. Именно в Париже он получил практический опыт в качестве декоратора-исполнителя, а при поддержке французского поэта-сюрреалиста Ф. Супо начал выполнять заказы на иллюстрирование книг. Алексеев стал известным за рубежом книжным графиком. Уникальны его циклы иллюстраций к изданиям русских и зарубежных классиков – «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «Доктор Живаго», «Дон Кихот»… «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Пиковая дама» Пушкина, «Записки из подполья» и «Игрок» Достоевского с графическими сюитами художника печатались издательствами Парижа, Лондона и Нью-Йорка. А изобретение им нового способа съемки анимационных фильмов – с помощью игольчатого экрана – сделало Алексеева основоположником нового анимационного кино и прародителем компьютерной графики.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Лидия Степановна Кудрявцева , Лола Уткировна Звонарёва

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии